Олег Андреев - Вокзал

– Вадим, – сказала она тихо. – Давай сейчас поедем к тебе. Только прямо сейчас.

– Не могу, Лариса. У меня куча проблем. Их надо срочно решать.

– Опять двадцать пять. Это что, очередная отговорка? Ну какие конкретно проблемы?

– Например, твой папашка. Сегодня он такое отчебучил!

– Интересно, что он еще натворил. А то мы с матерью с утра уже взвыли от него. У него поздний климакс, видать, начался.

– Роет он под меня, моя девочка. Под мое дело. Все разрушить мне хочет.

Ничего конкретного не может найти, но нагадить хочет. Да в принципе я понимаю, что за этим стоит.

– Интересно, что? – уже еле сдерживаясь, спросила Лариса.

– А ты разве не догадываешься? Развести он нас с тобой хочет. Почти прямо мне об этом говорит.

Лариса только сильно сжала губы.

«Вот же гад! – подумала она об отце. – Матери жизнь поломал. И мне теперь хочет! Ну я ему сегодня устрою!»

Бывший фельдшер помог Настене справиться с кровотечением, но предупредил, что не гинеколог и определить, что у нее там внутри повреждено в драке, не может, надо к специалисту. Ему не терпелось присоединиться к сидящим на улице и смерть как хотелось коньяку с шашлыком. Настя видела его состояние и была не прочь, чтобы он ушел. Дело в том, что, предъявив больной простыню, Боцман оставил дверь в отдельное купе приоткрытой, и она в щель видела часть убранства заветной комнаты. Естественно, ни для кого из обитателей старого пакгауза не было секретом относительно профиля работы Карпа и подведомственных ему вагонов.

Посему, как только услышала приветственные возгласы с улицы – это приветствовали Лешего, – осторожно сползла с кресла и отправилась в купе.

Представшее перед глазами потрясло до глубины души. Она обнаружила разбросанными как попало предметы интимного туалета девиц. Здесь было все, о чем только могла мечтать женщина: прозрачные пеньюары с замысловатыми кружевами, пояса, бюстгальтеры-четвертинки со вставками из китового уса, грации, пачки крученых итальянских колгот всех оттенков, ажурные чулки со стрелкой и без. В тумбочке россыпью лежали презервативы. И тоже разных расцветок и конфигураций. Розовый член из упругой резины. Взяв его двумя пальцами за основание, Настя хихикнула.

Тут же присутствовали наручники и плетка с богато инкрустированной ручкой, а в стенном шкафчике кожаные шорты и жилет. Но больше всего ее заинтересовала косметика. Превозмогая боль в низу живота, она доплелась до туалета, который оказался вовсе не туалетом, а целой ванной комнатой с биде, и умылась. Вода была горячая и холодная.

Настя вернулась в купе и занялась боевой раскраской. Она подвела брови, как ей показалось, очень стильно, под Клеопатру, предварительно выщипнув несколько не понравившихся волосинок. Положила густые тени, сразу став похожей на женщину-вамп, добавила румян, выбрала яркую помаду и смело очертила рот, превратив свои тонкие, безжизненные губы в красивый цветок.

Потом секунда колебания – и стянула грязный, провонявший пакгаузом свитер.

За свитером последовали индийские джинсы, отечественный бюстгальтер с грязными чашечками и лоснящимися бретельками. Трусы она не носила уже года три. Подобрав с пола нужное, натянула, посмотрелась в дверное зеркало и нашла себя очень и очень. Она положительно охренела и вылила полфлакона французских духов на спутанные волосы. Запах немытого тела смешался с ароматом дорогой парфюмерии, заполнил весь вагон и полился на улицу. В облаке этого запаха она и появилась на верхней ступеньке.

Некоторые, кто увидел ее первыми, подавились. Профессор поправил очки и ударил по спине Петруччио, выбив кусок, застрявший в горле.

Над сидящими повисла крепкая, почти осязаемая пауза. Вообще казалось, что весь мир замер в трансе. Даже далекие гудки маневровика с Москвы-Товарной не могли поколебать волшебного столбняка, поразившего присутствующих.

– Вот те на… – пришел в себя первым Боцман.

– Картина… – согласился Петруччио.

Больше никто не мог вымолвить ни слова. И действительно, что говорить, когда говорить нечего. Перед ними стояла Диана-воительница, охотница и бог знает кто. На ней был черный бюстгальтер-четвертинка, не закрывающий сосков, черный же ажурный пояс с красными поводками резинок, черные трусики-полоска с зеленым лепестком на самом интересном месте, ажурные чулки со стрелкой.

Крепкое тело сорокалетней, никогда не рожавшей женщины будоражило и воображение, и физиологию сидящих. Давно забывшие свою сущность бомжи вдруг одномоментно ощутили, что у них в штанах начало оживать давно забытое ощущение.

Возможно, в этом свою роль сыграло и мясо с кровью.

Она улыбалась загадочной улыбкой Джоконды. Петруччио подскочил к вагону и подставил руки. Настена, как и подобает богине, сошла вниз на две ступеньки, бомж подхватил ее и понес к столу, но тут обнаружилось, что практически все съедено и выпито.

Забыли. Так бывает. Они давно уже исповедовали принцип: если на столе что-то есть, надо жрать все без промедления. И потом это не пакгауз, где припозднившимся Фома всегда оставлял пайку. Да и Фомы уже не было. От одного сознания, что они так опростоволосились, бомжей обуяла ярость. Они кинулись в вагон на поиски съестного и спиртного. Начался взлом всего запертого. Грабь награбленное, – так, кажется, называли свой революционный порыв большевики. А кем они, собственно, были?

Бомжами и были. Ни кола ни двора. Может быть, в прошлом – дети приличных родителей, подцепившие самый опасный вирус на свете – вирус разрушения.

И нашли-таки. Нашли две трехлитровые банки «левой» икры (кто ж будет клиентов борделя кормить покупной) и ящик коньяку, несколько бутылок «Смирнофф». Только единицы смогли противостоять «революционному порыву масс, громящих винные склады на Петроградской». Профессор, Боцман и Петруччио, удовольствовавшись тремя бутылками коньяку и отбитой банкой икры, спустились на землю и уселись за стол.

– За дам и не дам, но лучше вам дам! – провозгласил Петруччио двусмысленный тост.

Настена обняла Боцмана и Профессора и поочередно чмокала их в щеки.

– Поверите, нет, я никогда не была так счастлива, даже в той, гражданской жизни… Давайте выпьем и повеселимся.

– Похоже на веселье перед казнью, – мрачно заметил Профессор.

Его не поддержали. От выпитого и съеденного напало благодушие, и если у кого и рождалась крамольная мысль об ответе за содеянное, ее тут же отметали.

Старались жить в полную силу, да так, чтобы чертям тошно стало. Долго сдерживаемое чувство обиды на всех и вся, кроме себя самого, овладело массами.

Уже хрустнуло вагонное стекло. Уже вытащили из шкафчика и набили тряпьем форму железнодорожника Карпа. Леший пинками выкинул чучело из вагона. Скоро внизу сгрудились все. Откуда-то взялись гвозди. Чучело прибили к. забору, отделяющему автобазу от путей.