Кирилл Партыка - Час, когда придет Зуев

Милиционеры оказались не сволочи, пожалели, а может просто забыли, зубодробительная бумага в деканат не пришла, и золотые студенческие деньки понеслись своим чередом.

Волин и Лобанов стали неразлучными друзьями. Впоследствии Алексей не раз с усмешкой думал о том, что в прежние времена людей связывали сабельные атаки и всякие прочие возвышенные и героические события. А их с Сергеем, вот, пожалуйста, совместный «влет» в вытрезвитель.

Дело, конечно, было не в вытрезвителе, а в потрясении, которое испытали оба впервые за свою короткую и благополучную жизнь. Что же делать, если потрясение это имело такую непривлекательную форму. Стало быть, времена настали какие-то негероические.

Алешка и Сергей во многом были схожи, но основу их привязанности составляли именно различия: каждый находил в другом то, чего не хватало самому. Алексей ценил Серегину порывистость, мужественную решительность, а тот в свою очередь слегка завидовал ненавязчивой утонченности друга, которой, кажется, нельзя научиться, а можно получить только по наследству с генами.

Способен ли кто-то разложить на составляющие центробежные и центростремительные силы человеческих привязанностей и антипатий? Алешке и Сергею было интересно вдвоем, а больше их ничего не интересовало.

Родители Волина дома показывались редко, кроме того, при своем солидном положении оказались людьми вполне гостеприимными и без предрассудков. Просторная бесхозная квартира, а особенно ее вместительная кухня, постепенно превратились в студенческий клуб. Здесь бурно праздновались окончания сессий, подслащивалась «бормотушкой» горечь проваленных экзаменов, собирались шумные компании и велись задушевные — с глазу на глаз — разговоры. Даже со своей будущей женой, Лариской, тогда еще хорошенькой сокурсницей, Волин впервые стал близок именно здесь, на этой вечно захламленной и заваленной грязной посудой кухне, пока вся толпа отплясывала в комнатах и обжималась в коридорах, где специально гасили свет.

Все годы учебы Сергей дневал и ночевал у приятеля, а Лешкины родители уже посматривали на него как на племянника. Но на последнем курсе Сергею пришлось отойти в тень. Лариска ходила уже на пятом месяце, жила в квартире Волиных и постепенно становилась полновластной хозяйкой этого бестолкового жилья.

После «госов» отец помог Алексею избежать доли сельского педагога и «распределил» сына в киноведомство. Лариска, естественно, осталась при муже.

Сергей, всегда учившийся неровно, под конец совсем выбился из колеи. Стал поговаривать, что выбрал немужскую профессию и вообще…

— Спохватился! — покрикивал на него Алексей.

Ко всему прочему Лобанов умудрился из-за чего-то наглухо перессориться с родителями, несчастно влюбиться и даже подраться с кем-то из-за своей бессердечной избранницы. Занятия он почти не посещал.

Алексей время от времени набрасывался на приятеля за его беспутство, но, признаться, Волину с лихвой хватало своих проблем. В итоге Лобанов едва не завалил один из госэкзаменов, но как-то выкрутился, на прощание сжег во дворе общаги конспекты и учебники, исполнив вокруг костра ритуальный танец с гиканьем, прыжками через огонь и разбрасыванием по ветру пылающих бумажных лохмотьев, едва опять не был повязан милицией, которую вызвал бдительный комендант, бежал и надолго скрылся в глухом таежном поселке в полном соответствии с решением распределительной комиссии.

Связь между друзьями прервалась, но до Алексея время от времени доходили противоречивые слухи, будто Лобанов не то женился, не то спалил школу, в которой работал, не то стал ее директором. На поверку все это оказалось враньем. Три года спустя, ранней весной, в предрассветную пору Лобанов объявился, постучав ногой в дверь, грохнул на пол тяжеленный рюкзак, полез целоваться, царапаясь колючей щетиной и распространяя вокруг запах бензина, табака, дыма и промозглой мартовской ночи. Судьба влекла его с сейсмологической станции на Камчатке, где бог ведает как он оказался и что делал, в Новосибирск, в Академию наук, к которой черт его знает какое он имел отношение.

Самолет улетал в девять утра. Но они все же успели выхлебать на той самой кухне пол-литра спирта, закусывая его привезенной Сергеем в подарок красной икрой и Ларискиными вчерашними варениками. Толком так и не поговорили. После спросонного переполоха, объятий и приветственных кликов сразу хватанули по стакану. Лариска хоть и ворчала, но резво суетилась между плитой и столом, знала: у Леши лучше Лобанова друга не было и нет. Выглянула из комнат мать, как-то разом постаревшая, огрузшая, в неопрятном халате.

— Мам, это Серега нагрянул, — успокоил ее Алексей. Она бледно улыбнулась и ушаркала в темноту. В глубине квартиры заплакал ребенок. Лариса охнула и исчезла.

— Твой? — спросил Лобанов.

— Соседский!.. Чей же еще? Носит тебя, хоть бы письмо черкнул или позвонил!

— Леша, иди сюда, — позвала Лариса.

— Извини, я сейчас. Когда он вернулся, Лобанов выбирался из-за стола.

— Пора.

— Куда ты? Успеешь!

Но взглянув на часы, понял, что время действительно поджимает.

— Ладно, давай на посошок…

— Да ну их в задницу, какой из меня педагог! — Сергей хватал вареники пальцами и целиком запихивал себе в рот. — Один, гаденыш малолетний, шестиклассник, вечером прямо за школой отрубил собаке лапы топором. Взял я его за христенку, ну, думаю, шмякнуть бы тебя об стену! А чего шмякать? Воспитывать надо. А у меня не получается. — Лобанов говорил путано, да и как было по-другому впопыхах.

— Господи, Сережа, ты не меняешься, как брякнешь что-нибудь! — перебила Лариса.

— За что же он ее?

— Пьяный был, — невнятно сообщил Лобанов с набитым ртом.

— Кто, ты?

— При чем тут я? Пацан.

— Пацан?

— А что такого? В тех краях обычное дело.

— Ну, знаешь, для меня не обычное. Я не знаю, что бы сделала! Я бы всю школу на ноги подняла, я бы родителей затаскала! Общественность же есть в конце концов!

А этого паскудника в милицию…

Лобанов усмехнулся, и Алексей ясно прочитал на его лице: «Языками вы, ребята, горазды молоть. А к делу не больно рветесь». Но Сергей только вздохнул.

— Эх, Лариса батьковна, там такие порядки… Всех не затаскаешь, да и таскать бывает некуда. — И перевел разговор: — Леха, ты-то как? Все в своей кинофикации?

— Да коптим помаленьку. В старшие методисты вот произвели.

— Растешь, молодец! Ну все, пора мне.

— Подожди, я борщ разогрела, — засуетилась Лариса.

— Некогда, некогда, прощевайте! — Сергей полез к ней целоваться. Уже с порога спросил: — Как папаня? Все руководит?

— Со страшной силой! — И Алексей нехотя добавил: — Бросил он мать. Нашел моложе.