Кирилл Партыка - Аваллон

Егерь шагал по разбитой грунтовке, опоясавшей подножие сопки. За ее вершиной спешил укрыться потускневший диск солнца. Заросший кустарником склон нависал слева, а справа раскинулась обширная лесистая падь, уходящая к горизонту, где сквозь марево ранних сумерек проглядывали очертания других сопок, округлых, приземистых и обманчиво близких. Там, у их подножия, на озерном берегу лежал поселок. Но егерь знал, что до него еще шагать и шагать, особенно по этой лесовозной грунтовке, огибавшей падь широкой дугой.

Егерь поправил сползший ремень карабина, но от этого рюкзак, потяжелевший к вечеру, съехал набок и принялся при каждом шаге неприятно толкать в спину. Пришлось останавливаться, скидывать амуницию и заново подгонять разошедшиеся за день ремни.

Припозднился. Зачем поперся к Лысой сопке? Ну, рубят они там лес направо и налево и правил никаких не соблюдают. Что ты можешь сделать? Хорошо, хоть послали вежливо, дескать, не суй нос и не отвлекайся от своих обязанностей. Могли послать по полной программе, как в прошлом месяце. Везде рубят. Половина рубщиков – бандиты. Другая половина – под их «крышей». А если кто сам по себе, то, глядя на такие порядки, тоже от бандитов не отстает. Иногда шустрит тут ментура, кого-то останавливает на дорогах, даже арестовывает лесовозы. Но потом и лесовозы те дальше себе лес трелюют, и владельцы их не чахнут. А местные, подрядившиеся на лесоразработки, орудуют так, будто и для них тайга не дом родной, а голые кубометры. С другой стороны – жить-то людям нечем. Потому и пашут на воровских делянах. А с кем поведешься, от того и наберешься. Егерь спрашивал иногда у поселковых: «Мужики, рыбы и зверя давно нет, когда все вырубим, чем жить будем?» Мужики мялись: «Чего загадывать? Здесь издавна золотишко попадалось. Авось, на него перейдем.» Никто ни о чем и не загадывал, жили, как последний день.

Если бы еще «уазик» не сдох. Но он сдох. До Лысой подбросил попутный лесовоз, а обратно попутка не попалась.

Егерь снял фуражку, утер со лба пот, покосился на вершину сопки, окончательно заслонившую солнце. С низины потянул вечерний ветерок и принес с собой облачко последней мошкары. Привычный егерь только вяло отмахнулся. Вместе с ветром дошел запах старой гари. В этом году, слава богу, пожаров случилось не много. Но, не исключено, что еще будут. Рубщики подпалят – от окурков, от костров, от их чертовых машин. Где только набрали такой техники?! Ползет по тайге чудище на каких-то пухлых, некруглых колесах, во все стороны у него захваты, крановые стрелы, впереди пилы. Ревет, деревья падают, сзади остается голое место. С другой стороны, чего удивляться? Лес дорог. Наворовали, продали, накупили этих самых чудищ, чтоб еще сподручней воровать.

Тайга теперь горит каждый год – с ранней весны до глубокой осени. В прошлое лето огонь чуть не перекинулся на поселок. А соседний пожаром все-таки накрыло. Больше половины домов сгорело. По радио егерь слышал, что помощь пострадавшим так и валит отовсюду. А на самом деле, как маялись люди, так и маются. Многие разъехались. Ясно, что каюк поселку, больше не поднимется. А пожары еще и потому, что климат будто взбесился. То все лето сушь, то ливни пронесутся и за ними опять сушь. Или оттепель по зиме, с крыш капает, а как мороз вернется, в тайге такой наст нарастет, что никакой сохатый под ним не дороется до корма. В прошлом декабре гроза была – с громом и молнией. Бабки перепугались, да и мужики ежились: что за дурные чудеса?! Надломилось что-то в природе. И в жизни надломилось. А главное – в самом человеке.

Егерь посещал каждую новую деляну, лишаем проевшую тайгу. Не затем, чтобы качать права, которых у него не было. Просто от далекого рева трелевщиков в душе саднило, и он, будто по зловещему зову отправлялся взглянуть, где и как еще крушат его привычное царство мира и покоя.

Началось не так давно. До этого сколько лет здесь прожил, будто в параллельном мире. То, что доходило из городов: вранье, реформы по преобразованию свалки в помойку, выборы никого из никого, борьба с бедностью через ликвидацию бедных – все разбивалось о стену тайги, вязло в ее чаще, пусть и поредевшей, но пока надежно обороняющей от мирского безобразия. Жилось туговато, но спокойно для души. Почти честно. Но и сюда добрались со своими тракторами и японскими трелевщиками, вгрызлись в лес, изуродовали свежими просеками, изломали вековую тишину. А поделать ничего нельзя. Какие уж тут охотничьи угодья?! Придется просить перевода куда-нибудь подальше в глушь, чтоб хоть сколько-то еще пожить в тишине…

Егерь, вздохнув, зашагал дальше. Быстро смеркалось. Он прикинул: до ночи в поселок не успеть. Тащиться в темноте неохота: устал, дорога ухабистая и конца ей нет. А тут еще эта история…

Егерю грозили не раз. Он на угрозы поплевывал, понимал, что люди эмоции выплескивают. Да и не таков он, чтоб голыми руками его взять. Но последний случай не шел из головы.

Он, конечно, загнул не по своим правам. Остановил «джип» и трехосный «Урал» военного образца, объявившиеся в поселке: кто такие, откуда, зачем? Из машин повылезли ребятки. Сразу было видно, что за ребятки – по одежке и выговору. Его ведь участковый предупреждал: с общаковской братвой из Пионерска на рожон не лезь. Но эти оказались совсем борзыми. Слово по слову, когда «джип» попер прямо на егеря, тот скинул с плеча карабин и, не раздумывая, продырявил передние колеса.

Ребяткам скулы свело. Но решили, видно, что посреди поселка разборки устраивать не стоит. Их главный процедил: «Ты, козленыш, в лес лучше не ходи. За первым кустом встречу.» И скомандовал подручным менять простреленные скаты. Егерь, оглянувшись по сторонам, заметил над заборами макушки любопытных. Наблюдали, притаясь. В случае чего, никто на выручку не придет. Ты при власти, сам заварил, сам и расхлебывай. Егерям ведь, как и ментам, в охотничьих краях при встрече первыми кивают, а в спину – кукиш.

Так пригрозил братан, что егерь понял: не пустые слова. На всякий случай позвонил в головной поселок Индустриальный, в отделение милиции. Но до Индустриального сто километров. Пока там раскачались, пока прислали участкового из соседнего села, братки, поменяв колеса, давно укатили. Прибывший старлей побродил по деревне, потолковал с народом, попенял егерю за горячность и превышение должностных полномочий. А на прощание, глядя в сторону, проворчал:

– На хрен ты с ними схлестнулся?! Больше всех надо? Они ж не погулять сюда привалили. Бабки делать. А если кто им бабки делать мешает, они порожних базаров не разводят. Осторожнее, смотри…