Кирилл Партыка - Аваллон

Она хотела добавить что-то еще. Но не добавила. Возможно, этих непроизнесенных слов Рязанцеву и не хватило.

Закрыв за Ларисой дверь, он уселся на диван, болезненно потирая виски. Потом потянулся к телефону, который, как ни странно, еще не отключили за неуплату.

На том конце провода долго не откликались. На десятом гудке в трубке мурлыкнул женский голосок.

– Да-а…

– Привет. – Рязанцев постарался изобразить жизнелюбие.

– Привет. Ты где пропал?

– Я не пропал. Так, временные сложности.

– Ничего себе – сложности! Говорят, без квартиры остался.

– Ну, квартира в наше время не проблема для умного человека. Сегодня ее нет, а завтра коттедж. Пока у приятеля пришлось покантоваться, запиши телефон… Вчера звонили из Питера, из литературного агентства. Я тебе говорил, что засылал туда рукопись. Так вот, обещают прислать договор. Если меня их условия устроят, обязуются воткнуть в приличное издательство. Я поинтересовался, на какие деньги можно рассчитывать? Знаешь, той суммы, что они назвали, хватит, чтоб спокойно закончить новую книгу.

В трубке повисло молчание. Рязанцев сморщился, проклиная себя за вранье насчет агентства. Никто ему оттуда не звонил вот уже пятый месяц после отсылки рукописи. И, скорее всего, не позвонит никогда.

– Катюша, ау!

– Я здесь, – сказал голосок в трубке. – А в газету вернуться ты не хочешь?

– Да я из нее и не уходил, ты же знаешь! Просто теперь на договоре. Чтоб не выматывать каждый день из себя проклятые строчки. Строчки, строчки… За них – копейки. И так всю жизнь? Если получится с изданием книги…

– Я забыла, у тебя когда день рождения?

– А что? – Рязанцев назвал дату.

– Ну, подарок сделать… Сорок тебе уже. На фиг эти прожекты с агентствами, издательствами. Хочешь, я тут у нас в фирме поговорю. Нам сотрудник по связям с общественностью требуется. Тебя, точно, возьмут. И зарплата хорошая.

– С чего это ты так уверена, что возьмут?

Катя не уловила его тона.

– Тебя по газете знают. У нас некоторые номера с твоими статьями таскали-таскали…

Рязанцев опять вцепился пальцами в саднящие виски.

– Катюша, как с твоим отпуском?

– С той недели пойду.

– У меня в Приреченском районе есть приятель, егерь. В таежном поселке живет. Не какой-то богодул. Вместе университет заканчивали, его на кафедре оставляли работать. Но так получилось... Печальная история, потом как-нибудь расскажу. Я ему письмо написал, что хочу в гости нагрянуть. Надо отдохнуть от всей этой ерунды, с мыслями собраться. А там сопки, тайга, озеро рядом. Он пока не ответил, но я уверен, что не откажет. Поехали вместе. Ты такой красоты в жизни не видела.

Катя помолчала.

– Ты там бывал?

– Не приходилось.

– А говоришь – красота. И что я там буду делать? Комаров кормить, коров доить?

– При чем тут коровы? Мы же отдыхать поедем. Да и нету у него никаких коров. А Дениску бабушке можно оставить.

Опять повисла пауза.

– Мне в отпуске надо ремонт доделать, – сказала наконец Катя. – Я же одна не могу, а за мастерами, если не присмотришь, они такого наляпают.

– Да помогу я тебе твои обои наклеить.

– Обои – фиг с ними. Да и какой из тебя наклейщик?! Мне обещали зеркальный шкаф-купе поставить – недорого. И окна надо менять. В ванной все течет. Я думала, ты сколько-нибудь подкинешь. Но какие у тебя теперь деньги?!

– Давай, я все-таки перееду к тебе, – устало сказал Рязанцев.

– Ты же знаешь, что пока нельзя. Я ведь рассказывала: мой бывший, козел такой, везде орет, мол, я ей ради сына свою квартиру оставил, пусть радуется, но если кого-то приведет, в суд подам на раздел жилплощади. Надо подождать, пока срок подачи иска истечет.

Рязанцев с самого начала знал, чем окончится их разговор. И еще он знал, что никогда не переедет к Кате – для своей и ее же пользы. Зеркальные шкафы, пластиковые окна, бразильские телесериалы и «Фабрика звезд», которые всецело занимали Катю помимо ее работы, свели бы Рязанцева с ума в первый же месяц. С Катей у него был прекрасный секс, до и после которого – пустота.

– Ладно, – сказал Рязанцев, – строй свои шкафы. А я съезжу.

– Ты бы лучше к врачу сходил. Голова болит?

– Она у меня уже семь лет болит. А то не болит. Мне умный телемастер как-то посоветовал: не чини того, что работает.

– Но у тебя же там…

Он не дослушал.

– Ладно. Пока. Перезвоню.

И дал отбой.

Из прихожей донеслось поскрипывание ключа в замочной скважине. Дверь распахнулась, и в квартиру ввалился хозяин, приютивший Рязанцева в час невзгод. Отчего было и не приютить собрата по перу? Жил человек одиноко, жена от него ушла. Потому что был когда-то хорошим журналистом, да подсел на стакан.

– Я думал, ты на работе, – приветствовал пришельца Рязанцев.

– Да в нашей брехаловке сдал заметку и гуляй себе! – Хозяин квартиры, шелестя истрепанным полиэтиленовым пакетом, шмыгнул на кухню. – Может, по рюмашке?

– Нет, спасибо.

– А я расслаблюсь. Продолбался с очерком – нервы на взводе... Не передумаешь?

Рязанцев отмахнулся. Он знал, что ни с каким очерком человек не долбался. Потому что в ведомственной газетенке, где он ныне состоял, отродясь никаких очерков не печатали. Просто с утра опять хотелось опохмелиться. Ну – его дело. Взрослый дядя, поздно перевоспитывать.

Хозяин вдруг явился из кухни, распространяя свежий перегар и помахивая почтовым конвертом.

– Чуть не забыл. Табе пакет!

– Не табе, а вам, – вяло подыграл Рязанцев.

– А нам-то он на хрена! – довольно гыгыкнул хозяин. И, всмотревшись в обратный адрес, удивился: – Поселок Учум Приреченского района. Даже не слыхал о таком. Как они тебя здесь нашли?

– Я туда писал и дал твой адрес.

– А-а. Бабе, наверно?

– Деду. – Рязанцева коробило качество юмора коллеги, которое все заметнее становилось обратно пропорциональным количеству выпитого.

– Ну так что? Может, все-таки это самое?..

– Давай, я с тобой посижу, чтоб не одиноко хлебать, – предложил Рязанцев, распечатывая конверт. В нем обнаружился тетрадный лист с единственным словом, выведенным синей пастой: «Жду».

Коля Рязанцев и Володя Павлов учились на одном факультете Удачинского университета, хоть и на разных курсах. Павлов был на два года старше. Здоровались в коридорах альма матер, но большой дружбы между ними не водилось. Рязанцев к этому времени уже вовсю публиковался в краевой молодежной газете, которая еще не переключилась с вранья про студенческие стройортряды на выдумки про сексуальных маньяков и даже печатала иногда сочинения начинающих литераторов. Рассказы и стихи принесли Рязанцеву первую известность – как он не без кокетства выражался, в масштабах ближних огородов. За Николаем утвердилась репутация юного, подающего надежды дарования.