Борис Терехов - Помойник

В курилку осторожно, бочком, вошла молодая женщина в темных очках. Накануне ее привезли в наше травматологическое отделение. Она встала у окна и, вынув из кармана халата пачку сигарет, закурила.

Вид женщина имела самый жалкий. Она горбилась и старалась прикрыть рукой и воротником свитерка кровоподтеки на своем лице. Пестрый халат как на вешалке болтался на ее, часто вздрагивающих, острых худых плечах.

Дежурная медсестра рассказала мне вчера строго по секрету, что эту молодую женщину избил ее бывший муж.

«Вот изверг. Чуть не зашиб бедняжку до смерти. Ноги бы ему повыдергивать. Но привыкай, Володя. Больница — это тебе не великосветский раунд», — в завершение произнесла она и принялась за чтение любовного романа из жизни высшего общества.

«Раундом здесь и не пахло», — согласился я с медсестрой.

— Что ж, начальству виднее, кого нанимать на работу, — сказала после паузы Шура.

— Нехорошо, конечно, такое желать. Но хотел бы я посмотреть на действия этого пятиборца, если бы его неожиданно огрели бейсбольной битой по голове. Тут уж никакие профессиональные навыки не помогут.

— И смотреть не нужно. Ему будет плохо, — кивнула она. — Значит, Володя, с работы тебя уволили?

— Пока нет, но за этим дело не встанет. После больницы мне обещали дать группу инвалидности. А кому нужен охранник-инвалид? Правда, я где-то читал, гунны специально делали себе шрамы на лице, чтобы внушать страх своим врагам. Так что для запугивания грабителей я вполне еще подойду, — заметил я и шепотом добавил: — Особенно на пару вон с той мадмуазель у окна.

— Фантазер ты, Володя. Вы распугаете с ней не только грабителей, но и всех покупателей с продавщицами. Охраннику в магазине следует иметь приятную и располагающую внешность.

— Откуда ж ее теперь взять?

— Ну, не волнуйся. Со временем шрамы заживут, а то и вовсе исчезнут.

— Будем надеяться.

— Как там твоя Марина? — спросила Шура про мою гражданскую жену, а точнее сказать — сожительницу. — С ней все в порядке?

— В абсолютном. Но жить вместе мы больше не будем. Марина не намерена меня содержать, — заметил я, осторожно ощупывая свои ребра.

— Это Марина тебе сказала?

— Нет. Но, наверное, она так думает.

— Прости, Володя, это как-то не по-людски, — нахмурившись, произнесла Шура.

— Почему? У Марины нет передо мной никаких обязательств. Она вольна поступать как ей угодно. Потом, вроде бы, она нашла мужчину своей мечты.

— Тогда понятно. Здесь ничего не попишешь, — согласилась она. — Что ты собираешься делать?

Это был именно тот вопрос, выяснить который Шура и приехала сегодня ко мне в больницу. Но знать бы самому на него ответ. Теперь в Москве у меня не было ни работы, ни жилья.

— Не замыкайся в себе, Володя.

— Я не замыкаюсь.

— Так, что ты собираешься делать?

— Понятия не имею, — честно признался я.

— Станешь снимать квартиру?

— На что? Не на пособие же по инвалидности.

— Верно. На это пособие даже не прокормиться. Вот что, Володя. Если ты решишь перебраться жить ко мне, то, конечно, я тебя не прогоню, — с трудом подбирая слова, произнесла Шура. — Ты мой брат. Наша родительская квартира такая же моя, как и твоя. Тебя оттуда никто не выписывал.

Она замолчала и принялась перекладывать свои покупки из одной сумки в другую.

— Ясно, — пробормотал я.

— Но ты знаешь, что характер у моего Геры не мармелад, — вздохнув, сказала Шура.

Точно. Мармеладным характером этот мой родственник никак не отличался. Чаще всего он бывал вполне приличным и адекватным человеком. Но порой в него словно вселялся бес. Он становился злым и агрессивным. Раздражался буквально по любому поводу — ругался и скандалил, покрываясь красными пятнами и брызгая слюной.

— Володя, еще одно. У меня больной ребенок, — напомнила Шура.

— Но он же в основном живет в интернате, — сказал я, чуть было не добавив «для умственно отсталых», но во время прикусил язык.

— На выходные он приезжает к нам. Иногда с ним бывает очень сложно.

— Не представляю даже, как ты со всем этим справляешься. И больной ребенок, и Гера с его характером, и работа диспетчером в ДЕЗе. Нет, ты заслуживаешь памятника.

— Спасибо, но я привыкла.

— В общем, Шура, я тебя прекрасно понимаю. Но сейчас так уж сложились обстоятельства. Мне совсем некуда деваться, — сказал я. Не хотелось стеснять семью моей сестры. Не хотелось доставлять ей лишние хлопоты и беспокойства — у нее была и без того несладкая жизнь. Но другого выхода у меня просто не было.

— Я обещаю, что проживу у вас недолго. Только подлечусь немного. Потом устроюсь на работу и подыщу себе какое-нибудь жилье, — пообещал я.

— Ни минуты в этом не сомневаюсь, — кивнула она. — Слушай, ты хорошо помнишь дядю Виктора? Ну, младшего брата нашего отца.

— Как же, помню. Но смутно. По-моему, долговязый такой мужик, с луженой глоткой и косматыми бровями. Изредка он приезжал к нам. Обычно они закрывались с отцом на кухне, сидели там и выпивали. После скандалили до хрипоты, но быстро мирились и снова выпивали.

— Верно, — подтвердила Шура. — Между ними всегда были сложные отношения. Они почему-то никак не могли найти общий язык. Что-то у них там тянулось из далекого прошлого.

— Меня это не особенно трогало.

— Да и меня. Дядя Виктор работал зоотехником на птицеферме в одном подмосковном поселке. Пока эту птицеферму не разогнали. Значит, полгода назад он умер.

— Жалко. Очень жалко, — заметил я. — Но, кажется, ты мне об этом говорила по телефону.

Молодая женщина в пестром халате у окна закурила вторую сигарету, сняла темные очки и бросила взгляд в нашу сторону. Я приветливо ей кивнул. В ответ она улыбнулась. Но из-за разбитой губы улыбка у женщины получилась кривая и однобокая. Как у гестаповца из старого советского кинофильма, допрашивающего пойманного партизана.

— Стало быть, дядя Виктор умер и отписал мне свое наследство. Правильнее сказать, нам двоим. Поскольку никаких других родственников у него не осталось. Все его наследство — это двухкомнатная квартира в доме городского типа в поселке Вихляево. Само собой, с обстановкой.

— Я и не знал.

— Володя, я ж тебе рассказывала о его наследстве еще осенью, — упрекнула меня Шура.

— Разве? Что-то не помню, — пожал я плечами. Возможно, она действительно мне рассказывала, но я не придал этому никакого значения. Что ж, бывает.

— Сначала я подумала: зачем нам сдалась эта его квартира? Был хотя бы деревянный домик — тогда куда еще ни шло. Приезжали бы отдыхать летом. А то квартира в поселке — ни туда, ни сюда. Но потом решила: вдруг когда-нибудь пригодится? Чего добру пропадать? Опять же, продать можно. Как твое мнение?

— Точно, вдруг пригодится, — согласился я. — Но лучше бы дядя оставил нам квартиру в Москве.