Эндрю Уилсон - Лживый язык

— Я учту это, мистер Левенсон. Но мне кажется, вы зря волнуетесь.

Он сделал глубокий вдох.

— Крейс… по-вашему, он достоин того, чтобы о нем написали книгу?

— Безусловно. Насколько я могу судить, он прожил насыщенную, яркую жизнь.

— Да уж, — презрительно усмехнулся Левенсон.

— Но я буду вам очень признателен, если вы не станете распространяться о том, что я пишу о нем книгу. Мне бы не хотелось, чтобы об этом знал кто-то еще. Так же, как вы, я уверен, не хотите, чтобы директор и родители ваших учеников узнали о вашем прошлом.

— К гибели тех ребят я не имею отношения, — заявил Левенсон. В нем вновь всколыхнулся гнев. — Никакого абсолютно. Ну да, я задирал Дэвидсона, так ведь он был идиот, маменькин сынок. И над его жалким папашей тоже издевался. Но кто ж знал, что он был подвержен приступам депрессии? Для меня да и для всех остальных ребят он был просто бестолковый недоделанный учитель, который не способен контролировать класс. Не я один его доводил.

— Значит, вы признаете, что издевались над ними?

— Да… признаю… но только когда был пацаном. Это было глупо, нелепо, мальчишество чистой воды… и да, разумеется, теперь я сожалею об этом. Вы не представляете, что со мной было, когда я узнал, что он, мистер Дэвидсон, покончил с собой. Директор всем сказал, что это был несчастный случай на охоте, но, разумеется, мы с Джеймсоном знали, что толкнуло его на самоубийство. Что бы вы обо мне ни думали — что бы Дэвидсон ни написал в своем дневнике, — я не безнадежный урод. Я ходил сам не свой. Да, я пытался это скрывать, строил из себя еще более крутого парня, но внутри у меня творилось что-то страшное, особенно когда я… я…

Левенсон прокашлялся.

— Да?

— …когда я вспоминал, что он видел нас, Джеймсона и меня, видел, как мы несли чучело Гая Фокса [30] Фокс, Гай (1570–1606) — самый знаменитый участник Порохового заговора (5 ноября 1605 г.), устроенного католиками с целью убийства английского и шотландского короля Якова I. Именно Фоксу было поручено зажечь фитиль, ведущий к наполненному порохом помещению под палатой лордов в Лондоне, куда должен был прибыть король на заседание парламента. Раскрытие этого заговора, по традиции, отмечают вечером 5 ноября сожжением чучела и фейерверками. к домику сторожа. Он вышел из кабинета музыки и увидел… увидел на чучеле свой пиджак. Мы стащили пиджак со спинки его стула, когда он не смотрел. Мы думали, что он разозлится, начнет кричать, а он просто вернулся в кабинет и закрыл дверь. Нам стало смешно. Мы захохотали, поздравляя себя с тем, что эта проделка сошла нам с рук. А потом узнали, что произошло.

Левенсон замолчал и виновато опустил глаза.

— Ясно, — произнес я.

— После я постарался изменить свое отношение к Дэвидсону. Во всяком случае, вел себя с ним не так, как раньше. Например, хоть мне это и не нравилось, мы вместе работали в дискуссионном клубе…

— Да, да, как раз об этом я и хотел вас спросить.

— Валяйте.

— Вам известно, что идею… идею своего романа Крейс позаимствовал у вас?

— Как это?

— По словам Криса, вы были в классе, беседовали о… кажется, о демократии, так?

Я захлебывался словами, глотая окончания.

— По-моему, вы тогда первый раз пришли на заседание клуба, после того как Крейс увидел, что вы пристаете к Крису в коридоре. И вы сказали, что у вас есть хорошая тема для беседы, и предложили обсудить возможность убийства директора школы. Крейс это услышал, записал ваши слова, и та идея легла в основу его книги.

Левенсон был изумлен и озадачен.

— Честно говоря, ничего такого я не помню, это было так давно. Но если это так, значит, ему повезло. По крайней мере, он использовал только мои слова, а не меня самого.

— Прошу прощения?

Я знал, что он хотел сказать.

— Поэтому те ребята покончили с собой. Поэтому покончил с собой Дэвидсон. Все по той же причине. Я говорю это для вашего сведения. Как вы поступите с этой информацией — ваше дело. Можете включить ее в свою книгу, мне все равно. Главное, на меня не ссылайтесь. Ясно?

Я кивнул.

— Что ж, ладно. — Левенсон глубоко вздохнул. — Он путался с ними. Совращал малолетних или как это там называется. В выборе мальчиков был очень осмотрителен. Выбирал только определенный тип, впечатлительных, уязвимых, так сказать. К таким, как я, не рисковал подкатывать.

Теперь все начинало вставать на свои места, обретало смысл — ужасный, чудовищный смысл.

— Вы знали об этом тогда?

— Что вы, нет. Нет, конечно. Никто из нас не знал. Это стало известно позже, гораздо позже.

— Как вы узнали?

— От Ноулса. Он рассказал о том, что происходило, незадолго… перед самой смертью. По окончании школы мы продолжали поддерживать связь друг с другом. Он поступил в университет, я пытался сделать карьеру в качестве регбиста. Но увы. Слишком много травм, упущенные возможности. В общем, что бы это ни было, прославленного регбиста из меня не получилось, и я в результате вернулся сюда. Однажды в лондонском пабе я встретился с Ноулсом, он жутко напился, я тоже, и он все рассказал. Сначала я думал, что он шутит, а потом смотрю — он слезами заливается, чуть ли не в истерике бьется. Страшное зрелище. Ноулс сказал, что пытался забыть об этом, и ему это удалось — на несколько лет, а тут недавно он начал встречаться с девушкой, и воспоминания опять нахлынули. Я, как мог, успокаивал его, но вскоре после той нашей встречи узнал, что он… покончил с собой.

— Ужасно, — тихо сказал я.

— Да. И все из-за этой твари Крейса.

Левенсон выплюнул имя Крейса, словно яд.

— После гибели Ноулса я перестал думать об этом, пока не узнал, что Уорд покончил жизнь самоубийством, а потом, еще через десять лет — Флетчер. Слишком явное совпадение. Все ребята были участниками дискуссионного клуба Крейса, будь он проклят. В голове не укладывается, как мы могли об этом не знать, ведь все это происходило у нас под самым носом.

— Как это началось? В случае с Ноулсом.

— Он сказал, что Крейс стал выделять его, относился к нему как к любимчику, хвалил, занимался с ним дополнительно, сулил золотые горы, обещал, что он поступит в Оксфорд и в один прекрасный день станет знаменитым писателем. И все в таком духе! Но истинные намерения у Крейса были другие…

Левенсон помолчал немного и продолжил:

— Ноулс сказал, что после смерти Дэвидсона его все чаще посещало уныние. Эти двое, Крис и Мэтью, тесно общаясь в дискуссионном клубе, стали близкими друзьями. Но Ноулс понятия не имел об отношениях Дэвидсона и Крейса. В тот вечер, когда он напился и выложил мне все это, он признался, что самое страшное было то, что он больше не чувствовал себя особенным. Ноулс ненавидел Крейса за то, что тот сотворил с ним, и еще сильнее ненавидел его за предательство. Мерзость, да?