Эндрю Уилсон - Лживый язык

— Ясно. Я и не знала, что вы пишите.

— Ну вообще-то, с книгой пока ничего дельного не получается.

После обеда мы пошли пить кофе в элегантную столовую в передней части особняка. В большие окна светило солнце, омывая все и вся бледно-золотистым сиянием. Проводя ладонью по волосам, я заметил, что Лавиния смотрит на меня озадаченно: взгляд прищуренный, брови сдвинуты, так что кажется, будто ее лоб разделен надвое. В следующее мгновение глаза ее стали шире, рот приоткрылся.

— Невероятно, — прошептала она.

— Простите?

— Нет, не может быть, — произнесла она, продолжая пристально смотреть на меня в замешательстве. — Глупость какая-то.

— Боюсь, я вас не совсем понимаю.

Я знал, что она увидела.

— Как же я раньше не заметила?

— Что?

— Вам знакомо имя Кристофера Дэвидсона?

— Нет, — ответил я. — А должно?

— И вы никогда не видели его фотографию?

— Не припомню.

— Пойдемте со мной. — Лавиния поставила чашку на стол и поднялась.

— Прошу прощения?

— Наверх. Хочу показать вам кое-что.

Она стремительно вышла из столовой и почти бегом стала подниматься по широкой деревянной лестнице.

— Вы объясните мне, в чем дело?

Мы зашагали по коридору, на стенах которого висели гравюры с изображением гостиницы и пейзажей Дорсета.

— Через минуту. Просто хочу показать вам кое-что.

В конце коридора она остановилась и, пошарив в сумочке, достала ключ.

— Входите, — сказала Лавиния.

Она бросила сумочку на большую кровать и прошла к туалетному столику с тремя зеркалами. Я закрыл дверь и последовал за ней. Наши отражения в трельяже были похожи на некий странный триптих. Лавиния стала перебирать кипу бумаг; некоторые из них лежали в тонких пластиковых папках. Выходит, она и впрямь собрала большое количество материала о Крейсе, документы, которые могут мне пригодиться.

— Это где-то здесь, я точно знаю, — хмуря брови, проговорила она.

— Что вы ищите?

— Ага, вот. — Лавиния протянула мне копию черно-белого снимка. — Вы видели это раньше? Его фотографию?

— Нет. А что?

— Ничего не замечаете?

— А что я должен заметить?

— Вы и он… вы же как братья-близнецы.

Я взял у нее снимок и сделал вид, будто внимательно изучаю его.

— Ну да, есть поверхностное сходство, — согласился я.

— Нет, не поверхностное. Под определенным углом вы выглядите как одно лицо. И когда вы провели рукой по волосам…

— Ну и что? Кто это?

— Кристофер Дэвидсон. Возлюбленный Гордона Крейса.

— Боже, — выдохнул я, притворяясь потрясенным. — Да, теперь я понимаю вас. Но…

— То-то же. Почему Гордон Крейс остановил свой выбор на вас?

— А что с ним случилось, с этим Кристофером Дэвидсоном?

— Умер, покончил с собой в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году.

Я промолчал, продолжая смотреть на фотографию.

— Вы потребуете у него объяснений? — спросила Лавиния.

— Не знаю, — отвечал я. — Как-то странно все это. Неприятно.

— Да уж, представляю, — произнесла она, кусая губу. — По-вашему, он был абсолютно честен с вами?

— Если подумать, пожалуй, нет, не… особенно, если учесть то, что я увидел сейчас, — сказал я, кивнув на фотографию. — Даже в голове не укладывается.

— Вы не торопитесь действовать, — посоветовала она. — Обдумайте все как следует.

Я глубоко вздохнул.

— Ситуация довольно странная, — заговорил я с таким видом, будто размышляю вслух, — но я уверен, что этому есть какое-то логическое объяснение. Должно быть. И говоря по чести, мне все равно придется вернуться в Венецию. Нужно продолжить работу над романом.

— Как вы поступите?

— Вернусь к мистеру Крейсу, но пока буду молчать.

— Думаете, это верное решение? Я не хочу, чтобы вы делали это только ради меня.

— Нет, нет, я абсолютно уверен, что только так и нужно поступить. К тому же я не могу себе позволить не вернуться туда.

— Что вы скажете ему о Кристофере Дэвидсоне?

— Ничего. Пусть это будет моей тайной. В конце концов, личная жизнь мистера Крейса — это его личное дело, а не мое, вы не согласны?

Лавиния опустилась на кровать и провела рукой по волосам.

— Вы благородный человек. Будь я на вашем месте, даже не знаю, как бы я отреагировала.

— Я всегда считал, что лучше не думать о том, чего не знаешь. Это мой принцип, — сказал я, обводя взглядом комнату. — Наверно, раз я возвращаюсь, вы дадите мне документы, о которых говорили?

— Да, конечно.

Лавиния встала с кровати, вновь подошла к туалетному столику и стала перебирать папки.

— Какие, говорите, вам нужны?

— По-моему, мистер Крейс говорил, что у него нет свидетельства о рождении, родословной, материалов, которые помогли бы ему установить свое происхождение.

— Вот здесь вы найдете кое-что.

Она вручила полную бумаг пластиковую папку. Там лежали копия свидетельства о рождении Крейса, большой сложенный лист формата A3, на котором кто-то начертил генеалогическое древо, и несколько отпечатанных на машинке записей о юных годах Крейса, проведенных в Эдинбурге, в том числе заметки о школе, где его отец преподавал естественные науки.

— Спасибо. — Я посмотрел на Лавинию. — Мистер Крейс будет вам очень признателен. И…

— Да.

— Вам удалось набросать автореферат, о котором мы говорили?

— Но ведь мистер Крейс уже принял решение. Зачем ему это?

— Думаю, ему будет спокойнее, если он ознакомится с вашими набросками.

— Боюсь, прямо сейчас ничего такого я вам дать не могу.

— Ничего страшного, — сказал я. — Я сделаю копии с этих документов, и, когда буду возвращать их вам, вы, возможно, к тому времени уже подготовите что-нибудь. Я должен как можно скорее возвратиться к мистеру Крейсу. Нельзя надолго оставлять его одного.

— Договорились. — Лавиния проводила меня до двери. — Еще раз большое спасибо за обед, Адам. Вы очень любезны.

— Был рад услужить.

Когда я открыл дверь и обернулся, собираясь попрощаться, Лавиния шагнула ко мне и чмокнула меня в щеку. От нее пахло жимолостью. Точно такими же духами с тошнотворно-сладким ароматом пользовалась и синьора Гондолини, от которой я узнал о Крейсе.

— Спасибо, — сказала Лавиния. — За все.

Она считала себя умной. Думала, что обвела меня вокруг пальца. Я представил, как Лавиния сидит в своем гостиничном номере и улыбается сама себе, полагая, что успех у нее уже в кармане. Она будет писать биографию Крейса, ведь сам затворник-писатель дал ей на то свое соизволение. Более того, Лавиния заметила физическое сходство между Кристофером Дэвидсоном и мной, а это значит, что к ней в руки нежданно-негаданно приплыла гораздо более необычная — и, соответственно, более горячая — тема.

И она разыграла целый спектакль, притворяясь, будто печется о моем благополучии. Интересно, что бы она сказала, если б я взбесился и отказался возвращаться в Венецию? Вот бы переиграть эту сцену и посмотреть на реакцию Лавинии.