Алексей Яковлев - «Прощание славянки»

— Под арку,— ответил Котяра. — Я думал, он к тебе…

Я понял, что Константин решил попасть туда через мой чулан… На моем окне колыхалась от ветра кремовая занавеска.

— Когда он ушел?

— В семь пятнадцать, — четко ответил Котяра.

— А сколько сейчас?

Котяра посмотрел на часы.

— Четверть двенадцатого… А что?

— Он просил тебя ждать?

— Нет. А что?

— Чего же ты ждешь?

Котяра оскалился:

— Славик, он обещал мне новый мандат выдать. От своего фонда. Он меня на работу к себе берет, Славик. Я жду своего хозяина! Ёк макарёк!

Четырех часов было вполне достаточно, чтобы доказать, что ты не раб. Даже более чем достаточно… Константин не мог после всего выйти на Мойку. Слишком много народу было на набережной в самый разгар пушкинского юбилея. На том берегу, у желтого особняка Волконской, толпились люди с цветами. Разве мог сюда выйти Константин? Он вышел через флигель на Миллионную. Этот путь я сам ему показал. Он так и поступил — в этом я был уверен!

Натали внимательно и тревожно смотрела на нас сверху, и я махнул ей рукой.

— Все в порядке. Спускайся.

— А Костя? — сурово спросил Котяра.

С чистой совестью я ответил ему:

— Он уже ушел, Леня. Не дождался нас с Натали и ушел.

Котяра недоверчиво смотрел то на меня, то на окно, пока я встречал на спуске Натали. Натали села с ним рядом и сказала:

— Я сегодня улетаю. Да? Я хочу попрощаться с Петербургом.

— Прилетишь, — буркнул Котяра. — Куда ты денешься?

Натали засмеялась.

— Я денусь в Париж.

— А Славик-то здесь останется, — резонно заметил Котяра. — Я первый заметил, что ты в Славика втюхалась. Даже он еще не понял, а я уже знал. Скажи, Славик.

Натали покраснела. Котяра довольный заржал:

— О! Что я говорю! — он обнял ее за плечо. — Слушай, бросай ты свой Париж. Оставайся. Будете со Славиком у меня на катере работать. Экскурсоводами! А? Капусты нашинкуем — десять бочек! Оставайся, Натали!

Натали ему серьезно ответила:

— У вас в Р-р-россии очень стр-рашно. Да?

— Зато весело! — засмеялся Котяра. — А ты, я понял, с юмором.

Натали улыбнулась.

— Хор-рошо. Я сделаю в Париже свои дела. И прилечу. Да?

— Вот это разговор! — обрадовался Котяра. — Только не задерживайся. Сейчас самый сезон! Самое время рубить зеленую капусту!

И они оба весело засмеялись.

Я в это время отвязал катер от чугунного кольца и отпихнул его от набережной. Из-под моста навстречу нам выходил чей-то катер, и Котяра бросился к штурвалу.

— Ёк макарёк, Славик! Кто тебя просил без команды!

«По-по-по-по-по-по», — запела выхлопная труба. Мне показалось, что я слышу мелодию «Прощания славянки»…

Натали, грустно улыбаясь, молча прощалась с домом Пушкина. Мы расходились со встречным катером левыми бортами. Катер был милицейский. Отрешенный мент стоял на корме с багром в руках. Что-то тащил на багре за катером.

— Акулу поймал? — спросил его Котяра.

— Бомжа, — мент сплюнул в воду.

Багром был подцеплен утопленник. В бурунах пены качалось распухшее тело в белой майке. Я разглядел его синее лицо и красную надпись на майке Coca Cola. Я вспомнил вчерашние «водные лыжи» и отвернулся. А Натали, наоборот, повернулась на их разговор. Она долго смотрела вслед ментовскому катеру и что-то шептала про себя. «Кошмар-р, — понял я, — Кошмар-р».

Котяра причалил катер в Михайловском саду, у красивого спуска к желтой ротонде, знакомой с детства.

— За мной, — велел Котяра и спустился в каюту.

Мы с Натали переглянулись и пошли за ним.

В каюте, у трапа, Котяра открыл низкую дверцу.

— Все, как в лучших домах Парижа!

Мы заглянули внутрь. Под лестницей была каморка на ширину катера и метра полтора глубиной. Почти всю каморку занимал топчан, застеленный грязным пледом. Над топчаном кнопками приклеены были фотографии голых грудастых девиц в самых замысловатых позах. Девицы улыбались влажными открытыми ртами.

— Мулен Руж! — гордо сказал Котяра.

Натали покраснела.

— Прощайтесь, ребята! Не буду вам мешать, — Котяра подмигнул мне, — я же тебе обещал, Славик. Слушайся дядю, и все будет хорошо!

Он поднялся по трапу и плотно закрыл за собой дверь. А Натали села на голубой диванчик и положила торбочку на колени.

— Слава, — сказала она. — Это должно быть очень кр-р-р-расиво. Да? Или никак… Ты меня понимаешь, Слава?

Я молча толкнул ногой дверь в каморку, она, щелкнув, закрылась. Я сел напротив нее на диванчик.

— Извини меня, Слава, — сказала Натали. — Я так не могу… Да?

— Ничего, — сказал я. — Бывает.

— Разве тебе со мной плохо, Слава? — спросила Натали.

— Хорошо, — сказал я. — А тебе?

— Мне очень гр-р-р-рустно, — сказала Натали.— Мне хочется плакать. Да?

— Поплачь, — сказал я. — Помогает.

Из ее широко раскрытых глаз выкатилась слезинка и остановилась в глазнице.

— Я вернусь, Слава, — сказала она. — Ты веришь? Да?

— А ты? — улыбнулся я. — Ты сама-то веришь?

Она подумала и упрямо кивнула.

— Верю. Да? Я заработаю деньги на билет. И вернусь. Да?

— А сколько стоит билет?

— Триста долларов, — сказала она, — триста с чем-то. Да?

Я достал из кармана хрустящие, новенькие бумажки.

— Возьми. Тут как раз на билет.

Она испуганно смотрела на зеленые деньги.

— Возьми, — сказал я строго, — чтобы потом не говорила, что заработать лишних не удалось.

Она спросила тихо:

— Ты хочешь, чтобы я вернулась? Да?

— Я без тебя умру, — сказал я.

Она вскрикнула и прыгнула мне на колени…

Через полчаса мы вышли на палубу. Котяра загорал, растянувшись на кормовой банке.

— Леня, — позвал я.

Котяра зевнул.

— Вы меня укачали, ребята.

— Как? — не поняла Натали.

— В такт, — объяснил Котяра, — качали катер, как колыбель.

Натали посмотрела на меня и счастливо засмеялась. Котяра стал натягивать на себя тельник.

— Подожди, — сказал я. — Покажи ей свою икону.

— Неудобно, — застеснялся Котяра.

Я вырвал у него тельняшку.

— Неудобно скрывать от людей произведение искусства. Смотри, Натали.

Котяра смущенно оскалился и выставил грудь. Во всю ширину груди, от соска до соска, разместилось монументальное полотно. За низким столиком, уставленным бутылками, сидели трое: в центре — кудрявый белобрысый морячок, слева от него — грудастая красотка с призывно открытым ртом, справа — худой горбоносый лупоглазый тип разливал бутылку. Над всей композицией синели буквы славянской вязью: «Они нас губят».

Натали, приоткрыв рот, рассматривала полотно.

— Что скажешь, специалист по наколкам? — спросил я.

— Очень красиво, — сказала Натали.

— Ты поняла суть произведения?

— О да, — задумчиво сказала Натали. — Они погубили Пушкина.

— Кто?! — удивился я.

— Наталья Николаевна, Дантес и Геккерн. Все трое. Да?…