Алексей Яковлев - «Прощание славянки»

— Не пора ли тебе отдохнуть, Пимен?

Он меня зовет «Пимен», потому что моя фамилия Пименов. А еще он зовет меня так, потому что любит со мной поговорить. Любит, когда я рассказываю ему о героической истории нашей великой страны. И я люблю ему рассказывать. Мне просто некуда деть все накопленные мной знания. Никто, кроме моего шефа, не интересуется теперь нашей героической историей.

Но сегодня он пришел не слушать. Он пришел говорить сам.

— Ты знаешь, Пимен, какой сегодня день?

Шеф очень не любит, когда я чего-то не знаю.

— Сегодня первое июня, — бодро говорю я, — последний срок погашения кредита в «Альфабанке».

— Ты не прав, Пимен, — нахмурился шеф. — Первое июня — это Международный день зашиты детей!

— От кого их защищать? — не понял я.

— От всех, кто детьми уже не является. От родителей, от начальников, от ментов и прочей лабуды. Сегодня я решил защитить тебя от себя. Я отпускаю тебя в отпуск, Пимен. Ты честно пять лет работал на наше общее дело. Отдохни хорошенько, Пимен. Месяца тебе хватит?

Я представил себе свою неуклюжую однокомнатную квартиру на Мойке, выгороженную из нашей четырехкомнатной при разводе с женой, и загрустил. При разводе я согласился на все, кроме перемены места жительства. От родной, с детства знакомой Мойки я никуда уезжать не хотел. И практичная жена быстро отделила мне самую узкую комнату с отдельным выходом на черную лестницу, а отремонтированные три комнаты с парадного входа продала за зеленые деньги какому-то иностранцу и исчезла из моего поля зрения вместе со своим знакомым.

Мойку я, конечно, обожаю. Люблю усталый возвращаться в свою неуклюжую однокомнатную квартирку. Люблю летними ночами сидеть у открытого окна на подоконнике и глядеть на сверкающие под луной бестелесные, прозрачные кресты Спаса-на-Крови, на единственную из других его Золотую луковицу, которая кажется мне материализованным в золотую каплю временем… Люблю глядеть на неуютный, так и оставшийся в камне сухим чертежом, желтый дом напротив. В нем меньше полугода прожил Пушкин. Здесь на Мойке и умер. Сюда по пешеходной «пушкинской тропе» и ночью тянутся благоговейные ручейки туристов. А я вспоминаю, как из этого кукольного дома морозным днем Пушкин, выгонял с гортанными криками на всю Мойку «старичка» Геккерна, приехавшего к нему с какими-то письмами… Люблю я свою Мойку… Но только не в июне. В июне всю ночь ревут на реке прогулочные катера и волшебная акварельная набережная оглашается весь месяц пьяными песнями всевозможных выпускников: от одичавших от взрослости школьников до прощающихся с курсантской вольницей юных лейтенантов всех родов войск… Вот этого я выдержать не могу. Потому что ночами я вдохновенно работаю. Не на фирму, конечно. Я вдохновенно работаю на будущее. Потому что сегодня моя сенсационная работа по истории России практически никому не нужна. Шеф меня опередил. Именно сегодня я хотел попросить у него разрешения оставаться работать ночами в офисе. Подальше от безумной июньской Мойки.

И я сказал:

— Шеф, что я вам плохого сделал? Я не хочу в отпуск.

— Так надо, Пимен, — нахмурился шеф, — Уезжай куда-нибудь подальше к родственникам, где тебя никто не найдет. В какую-нибудь глухую деревню, где «под окном кудрявую рябину отец свалил по пьянке на дрова».

— У меня нет родственников в деревне.

— За границу уезжай.

— И за границей у меня нет родственников. Меня нигде никто не ждет.

И тут его осенило:

— В Африку вали!

— Что мне там делать? — изумился я.

— Это же мечта твоего детства! — засмеялся шеф. — Помнишь, мне рассказывал? Я дарю тебе твою мечту!

И он прямо из моего кабинета заказал по «трубе» на мое имя в авиакассе билет в Африку.

Шеф оторвался от трубки озадаченный:

— Они говорят, Африка большая. Называй какой-нибудь город. Я там городов не знаю.

Я вспомнил знакомый по картинкам белоснежный город в пальмах и баобабах и назвал Найроби.

Шеф выключил «трубу».

— Полетишь прямым рейсом. Вылет завтра утром. В девять сорок.

— А виза? — я хотел опустить его на землю.

— А виза через час будет, — сиял глазами шеф,— давай свой паспорт.

Я достал из сейфа и передал Адику свой загранпаспорт, по которому еще никуда не выезжал.

Адик отправил своего шофера-телохранителя и лучшего друга в какое-то частное турагентство и достал из моего холодильника бутылку американской водки «Белый орел».

Я залюбовался своим шефом. Он мне напоминал молодых, неудержимых, несгибаемых комиссаров Гражданской войны. Только вместо красных галифе, кожаной куртки и лохматой белой папахи мой шеф был одет в «жлобский прикид», как он выражался. (То есть в просторный костюм от Версаче, дополненный шелковым итальянским галстуком.) Он разлил крепкую водку по хрустальным бокалам.

— Эти жлобы-янки хотят споить нас, как споили своих индейцев. Хрен им в грызло. Они еще узнают наше крутое похмелье! Выпьем, Пимен, на дорожку! За Африку!

Через час шофер-телохранитель и его лучший друг, по прозвищу Мангуст, привез мне голубой красивый авиабилет и что-то прошептал на ухо шефу.

— Ботва! — рявкнул шеф.— Завтра к девяти утра привезешь его паспорт с визой в Пулково два!

— Есть, — по-борцовски кивнул Мангуст, бывший спецназовец, и испарился.

А мы еще пили за Африку и пели, обнявшись: «А-ах, в Африке горы вот такой вышины-ы…»

Когда литровая бутылка опустела, шеф ладонью ополоснул свое мужественное лицо:

— Хорошенького понемножку. На сегодня все.

Он опять обнял меня и загрустил. Мне впервые стало его жалко. Впервые за пять лет мне захотелось спросить, чем же все-таки занимается наша таинственная фирма, но я не успел. Шеф взял меня своей крепкой рукой за затылок, долго смотрел мне в глаза и сказал с трудом:

— Жалко…

— Чего вам жалко, шеф? — не понял я.

— Кончай, — поморщился шеф, — зови меня Адик.

— Чего вам жаль, Адик?

— Жалко, что так и не успел с тобой подружиться, Славик.

У меня защекотало в носу. Шеф впервые назвал меня по имени.

— Ботва,— хлопнул он меня по плечу,— Скоро увидимся. Ты там в Африке не затеряйся, Славик. Ты мне здесь нужен. Очень. Я такую байду задумал раскрутить… Туши лампаду…

Он полез во внутренний карман своего «жлобского прикида» и достал веер пластиковых кредитных карточек «VISA», выбрал одну, посмотрел ее зачем-то на свет и протянул мне.

— Тут десять тонн баков. Думаю, на месячишко тебе хватит?

Я отстранил его руку:

— Спасибо, шеф… Не надо, Адик.

Шеф обиделся:

— Ты чо? Я не извращенец — я на бедность не подаю. Это твои отпускные за пять лет. Это твое. Это ты сам заработал.

И он сунул кредитку в визитный карман моего «жлобского прикида».

— Как говорится, расчет окончен. Караул устал.