Эндрю Дэвидсон - Горгулья

— Тогда я стану с гордостью носить его, — ответил ты. — И я благодарю тебя.

Мы проспали до утра, а потом решили задержаться здесь еще на одну ночь, чтоб отдохнуть перед дорогой. Нужно было решить, куда мы пойдем, но даже этого я боялась — ведь то была свобода выбирать, что дальше станет с нашей жизнью. У тебя права выбора не было после вступления в кондотту, у меня — вовсе никогда.

Хозяин постоялого двора приготовил нам ужин, и я поразилась, что еда бывает такой вкусной.

Помнишь, ведь монахини всегда проверяли свою скромность пресными блюдами. За едой мы беседовали. Нам обоим хотелось попасть в достаточно крупный город, затеряться в толпе — в силу очевидных причин. В этой местности самыми большими городами были Нюрнберг, на окраине которого и располагалась таверна, и Майнц. В Майнце много строили, в основном новые церкви, и то было большое преимущество. Кроме стрельбы ты успел научиться лишь одному — ремеслу каменщика, и этим мог бы попытаться зарабатывать на жизнь. Это было бы непросто, ведь ты уж больше десяти лет не возвращался к ремеслу, вдобавок не совсем оправился от ожогов, но выбирать не приходилось. Ты кое-что скопил на военной службе, а мне перед побегом сунул несколько монет брат Хайнрих, так что мы могли продержаться первое время.

Была и другая причина отправиться именно в Майнц — там сложилось странное равновесие между религией и светской жизнью. Жители отстояли себе право выбирать правителей и руководить финансовой системой (в других местах такие вопросы решала Церковь). Хотя я не занимала особенно важного положения в Энгельтале, но чувствовала бы себя спокойней в городе, поддерживающем некоторую автономность от Церкви. Нюрнберг находился слишком близко к Энгельталю, как географически, так и исторически, ведь, в конце концов, именно из Нюрнберга вышли Адельхайт Роттер и бегинки, чтобы основать свой монастырь.

Итак, Майнц. Теперь нам требовалось туда попасть. Я не могла двигаться дальше в одеянии монахини, потому что чувствовала бы себя обманщицей. Я еще не знала, кем себя считать, но точно перестала быть сестрой. Мы отыскали платяную лавку, и само по себе это стало для меня большим открытием. Я примерила сюрко с глубокими разрезами по бокам; меня учили, что подобные разрезы — «врата ада», поскольку это соблазн для мужчин запустить свои руки внутрь!

Такая одежда была не для меня. В итоге я решилась на тканую рубаху и простую тунику. Монашеское одеяние выбрасывать я не стала — рука не поднялась, — просто убрала в мешок.

В Майнц мы попали с востока, через ворота, что выходили на Рейн. Меня не отпускало ощущение нереальности происходящего. Люди на улицах кричали! Вроде пустяк, но только вспомни, что я всю жизнь провела в монастыре… Мы пробирались в толпе мимо тележек с едой, мимо таверн, из которых прямо нам под ноги вываливались пьяницы. Ни единый человек мне не кланялся, а ведь все было иначе, пока я носила монашескую одежду. Теперь я сделалась обычной горожанкой.

Мы продвигались в сторону бедных кварталов в поисках самого дешевого жилья.

В конце концов мы отыскали приличное пристанище в еврейском районе, за магазинчиком, которым владела пожилая чета.

Они слегка удивились нашему желанию здесь жить, так как сразу определила, что я христианка. Я их заверила, что меньше всего стремлюсь кого бы то ни было обращать, и этим они удовлетворились. Наверное, мы вызывали доверие — на вид просто влюбленная и испуганная парочка. Так или нет на самом деле — совсем другой вопрос. Я и сама толком не знала, кем мы доводимся друг другу, но хозяйка приняла нас за влюбленных. Мы уплатили за несколько месяцев вперед, а они гостеприимно угостили нас хлебом.

По первости мы просто изучали город, ты был еще не готов вот так сразу броситься на поиски работы. Я всю первую неделю держала пальцы скрещенными, надеясь, что город нам понравится, а самое главное, мы друг другу не разонравимся. Майнц каких-то пару километров в ширину, не очень большой, однако здесь насчитывалось около двадцати тысяч жителей. Довольно много по тем временам. В северо-восточной части города располагался рынок. Мне это место показалось ярким и праздничным. Еще здесь была ратуша и больница Святого Духа, та самая, которую я предложила, когда увидела тебя в ожогах.

На западной окраине располагались огороды и свиноферма, устроенная монахами-антонитами. По какой-то причине они считали, что разведение свиней идеально дополняет их основное занятие — уход за больными.

Удивительно, сколько же было в Майнце религиозных орденов! Здесь имелись францисканцы, августинцы, Тевтонский орден, картезианцы и орден Святой Магдалены, и… даже не знаю, всех не упомнишь. Меня же больше всего интересовали бегинки — попросту община монахинь без всякого формального ордена. Учитывая мою ситуацию, можешь представить, что я чувствовала некое с ними родство — они существовали не совсем внутри Церкви, но были и не до конца мирской организацией. Они заполняли все улицы, и на сердце у меня немного полегчало. Пусть я покинула Энгельталь, но я не собиралась отказываться от Бога.

Собор Святого Мартина возвышался над прочими церквями. Его построили по указу архиепископа Виллигиса примерно в 1000 году — величественное сооружение потребовалось ему для коронации немецких королей. Но буквально накануне официального освящения собор загорелся. Гореть ему как будто даже понравилось — к моменту нашего появления в Майнце случилось еще два пожара. Мне всегда казалось, что это… правильно. Три раза горел, три раза возродился.

Удивительной красоты был собор Святого Мартина: бронзовые двери, и Udenheimer Kreuz — изумительное резное распятие, и прекрасные витражные окна (в солнечные дни через них лился в нефы разноцветный свет). Главный хор располагался за трансептом, еще один, поменьше, — ввосточной части собора. Здесь были похоронены некоторые архиепископы: по-моему, Зигфрид фон Эпштейн и Петр Аспельтский. Пока мы жили в Майнце, добавилась еще могила архиепископа фон Бухека. В этом месте тяжко ощущался груз истории.

Мы хорошенько изучили город, и ты принялся за поиски работы. Ты понимал, что начинать придется с самых низов, но был уверен, что добросовестным трудом добьешься скорого повышения. Рано утром ты обходил недостроенные церкви, но тебе всюду отказывали. Тогда ты начал обходить частные дома и лавки, просился к рабочим, прокладывавшим дороги, однако безуспешно. Тебя узнавали на всех строительных площадках как меченого, и, несмотря на все старания, работу тебе никто не давал.

Главная сложность заключалась в том, что ты не хотел лгать. Когда тебя расспрашивали об опыте, ты тут же заявлял, что давно не работал каменщиком. Чем же ты занимался? Служил солдатом. А в ответ на более подробные расспросы, о том, где именно служил, ты всегда отмалчивался, Впрочем, на самом деле тебе раз за разом отказывали из-за ожогов. Ты пострадал гораздо меньше, чем сейчас, но попробуй вспомнить бытовавшие тогда предрассудки. Кто его знает, где он так обжегся, тем более что он скрывает подробности! Несомненно, зловещие…