Эндрю Дэвидсон - Горгулья

Я очень удивился, когда через какое-то время Марианн Энгел позвала меня с собой в мастерскую — единственную часть дома, предназначенную исключительно для нее. Сначала она просто слонялась туда-сюда, не говоря ни слова, даже не глядя на меня, отчаянно стараясь вести себя как обычно. Это разительно отличалось от ее прежней манеры, от ранее виденных мной мучительных вспышек экстаза… Она взяла метлу, смела какие-то камешки в угол и вдруг резко выпалила:

— Ты хоть не разозлишься?

Потом отошла к большому камню, покрытому белой простыней. Я ему как-то не придавал значения — и без этого столько странностей, по сравнению с которыми желание укрыть от взглядов незаконченное произведение казалось совершенно нормальным. Под простыней угадывался словно человеческий силуэт; создалось впечатление, что нынче Хэллоуин. Марианн Энгел стянула покрывало.

— Я делала тебя.

Передо мной стояло наполовину законченное мое изображение. Нет, не наполовину — скорее просто контуры моего тела. Без мелких деталей и подробностей. Впрочем, спутать грубо намеченные очертания было невозможно: плечи правдоподобно сгорблены; позвоночник изогнулся по-змеиному; голова походила на оригинал, хотя по сравнению с телом казалась непропорционально большой. Как будто смотришь на себя в зеркало, утром, еще не до конца разлепив веки. Я пробормотал, что не злюсь на то, что она «делала меня», хотя и удивлен. Зачем?

— Мной движет Бог, — очень серьезно сообщила она, но потом рассмеялась и я понял, что это шутка. И тоже хохотнул, правда, не очень убедительно. — Я хочу, чтоб ты мне позировал, только сначала хорошо подумай, — попросила она, кивая на полузаконченных горгулий. — Не нужно, чтобы тебя постигла та же участь, что и их.

Я кивнул (показывая, что подумаю, а не что согласился), и мы направились обратно, на верхний этаж. Я старался подниматься как учили, но, обернувшись на каменную фигуру в углу, невольно решил больше внимания уделять осанке.

В комнату ввалилась Джек, вся скрючившись под тяжестью горшка с развесистым растением, который она грузно опустила на пол в углу гостиной.

— Я в прошлый раз заметила, что нет цветов! Неужто ничего живого? — Джек бросила взгляд на меня и добавила: — Боже правый, ты до гроба такой страшный останешься? — И тут же обратила внимание к Марианн Энгел, ошарашенной этим явлением в нашем жилище. — Слушай, у меня тут пара покупателей хотят чего-нибудь особенного… В магазине все им не по вкусу, спрашивают, не начала ли ты что новенькое. Я сказала, что ты всегда работаешь над новинками.

— Хорошие дома? — поинтересовалась Марианн Энгел.

— Да, — вздохнула Джек. — Я всегда нахожу хорошие дома, и за твоими тварюшками будут хорошо ухаживать. Хотя это просто дурацкие камни! Ты же это понимаешь, а? О, кстати, в Принстоне кое-что надо починить.

Марианн Энгел покачала головой:

— Не хочу сейчас уезжать.

— Ага. Слишком занята, ухаживаешь за своим погорельцем, — заметила Джек. — Господи, Марианн, это такие деньги, а ты все готова упустить. Едва искусство сталкивается с благотворительностью, сразу все в задницу!

Марианн Энгел крепко обняла Джек, что-то бормоча в мою защиту, но в основном просто хихикая. Джек лишь сильнее разозлилась:

— Помнишь, ты Бугацу притащила? Тоже бродяжку!

В наших якобы прошлых жизнях я подарил Марианн Энгел собственноручно вырезанного каменного ангела (того, что стоял у нее на книжной полке), а в этой жизни она преподнесла мне каменную химеру, которую вырезала сама. Симметрия, совсем как реверс в наших занятиях: тогда, давно, она работала с книгами, а я работал с камнем.

Это, пожалуй, весьма умозрительное наблюдение, однако на тот факт, что она вырезала меня, я отреагировал чисто интуитивно. Лестно ведь стать моделью художника, правда? Но мне всегда неловко было представлять, что эту жуть она запечатлеет навсегда. Я впервые прочувствовал ужас дикарей перед камерами, что ловят их души вместе с изображениями.

— Как это будет? — волновался я. — Что мне нужно будет делать?

— Тебе вообще ничего не понадобится делать, — отозвалась она. — Просто посидишь, и все.

Это напомнило мне нашу беседу, после того как Марианн Энгел заставила меня извиняться перед Саюри, — она тогда сказала, что в доказательство любви мне не придется делать «ничего». Тогда я не понял, но если она имела в виду это, как я мог отказаться?

— Ладно, хорошо.

— Приятно поработать с натуры, для разнообразия, — заметила она. — Наконец-то я смогу врезать форму в камень, а не только извлекать из него.

Она принялась снимать одежду, и я спросил зачем. Всегда резала обнаженная, ответила она, не станет нарушать привычку и теперь; или меня это смущает? Я ответил отрицательно, но на самом деле был не очень уверен. Нечто в ее обнаженном теле оказывало на меня определенное воздействие (на меня-то, бывшего порноактера и опытного соблазнителя!), хотя я сам не до конца понимал, что именно.

В ее наготе было нечто такое… неукротимое и обезоруживающее.

Однако я не мог указывать ей, как вести себя в собственном доме. Она разделась, тут же стянула с меня компрессионный костюм и пробежалась пальцами по складкам обожженной кожи, как будто на ощупь запоминая изгибы.

— Мне нравятся красные шрамы. Ты знаешь, раньше горгулий красили в яркие цвета, чтобы выделить их черты…

Марианн Энгел отошла к одной из статуй и провела пальцами по ней, точно так же как только что по мне. Я следил за движениями ее рук и представлял ручей, который тысячу лет бежит по камням. Она показала на глубокие линии под глазами одного из чудищ.

— Видишь, какие резкие черты? Чтобы выделить тени, создать глубину… Когда прихожане смотрят вверх, на горгулью, они этого даже не различают.

— А зачем тогда?

— Ведь на наши работы смотрит и Бог.

Во время позирования я чувствовал себя более обнаженным, чем в любом порнофильме; первый сеанс можно было вынести только благодаря его краткости. Компрессионный костюм мне разрешалось снимать не больше чем на пятнадцать минут, и Марианн Энгел всегда учитывала этот промежуток. Пусть работа пойдет медленно; я был уверен, что впереди у нас годы.

В конце каждого сеанса она показывала мне, что сегодня сделала, и мы делились мыслями. Однажды она небрежно упомянула, затушив сигарету:

— Не забывай, что скоро Хэллоуин и вечеринка.

— Какая вечеринка? Впервые слышу.

— А вот и нет, — возразила она. — В прошлом году, в больнице, я обещала, что мы пойдем на праздник, помнишь?

— Это было так давно!

— Год — это не так уж долго, но я предлагаю тебе сделку. Ты согласишься пойти в обмен на новую историю?

— О чем будет история?

— Тебе должно очень понравиться. О Сигурде, моем знакомом викинге. Хоть с тех пор прошли долгие годы…