Бен Элтон - До последнего звонка

Ньюсон достаточно знал жизнь, чтобы понимать, насколько с каждым прожитым годом уменьшается количество свободных парней. Девушка вроде Кристины при желании могла с легкостью найти себе хоть двадцать партнеров в день, но найти мужчину, на чью жизнь пока никто не посягнул, было труднее. Намного труднее.

— Итак. Завтрак? — спросила Кристина, подсушивая волосы.

— Да, отлично, — ответил Ньюсон.

Они вызвали такси до Белсайз-парк, а затем прошли по Хаверсток-Хилл до Хэмпстеда. Солнце было великолепным, воздух свежим, и Ньюсон по-прежнему пытался разобраться в своих ощущениях. Возможно, он слишком суров к себе и к ней тоже? Может, он просто отказывается верить в свою удачу? Он будет очень рад провести с ней день и особенно ночь. Она очень забавная и милая, и он так долго был один. Но он знал, что не может ей предложить ничего большего, и не хотел завязывать хоть сколько-нибудь серьезные отношения с Кристиной Копперфильд. Она прелесть, но он не смог бы полюбить ее, ни за что и никогда.

К тому же он влюблен в Наташу Уилки, и это навсегда. Он решил, что не должен снова спать с Кристиной, как бы ему этого ни хотелось.

Им удалось найти столик у Лью, они заказали знаменитые круассаны, и в этот момент у Ньюсона зазвонил телефон. Это была Наташа.

— Кажется, я кое-что нашла, — сказала она. — Это касается прошлого Адама Бишопа. Я в больнице «Юниверсити-колледж». Ты где?

— Недалеко. Хэмпстед. Я приеду через полчаса.

Ньюсон объяснил Кристине, что вынужден уйти.

— Извини, — сказал он. — Детей у меня нет, но есть расследование убийства, и ребята кое-что нарыли. Я не могу медлить, потому что убийца по-прежнему на свободе и всегда есть вероятность, что он снова кого-нибудь убьет.

— Потрясающе, — сказала Кристина. — Видимо, это одна из причин, по которой трудно встречаться с копом. Ну что ж, никто не идеален, да? Ты потом ко мне заглянешь? Я могла бы приготовить тебе ужин. Или, еще лучше, ты мог бы пригласить меня на ужин. Обожаю ужинать в ресторанах.

— Я не знаю, сколько буду занят. В моей работе ничего нельзя знать наверняка.

— Хорошо. Я буду дома. Заходи, если сможешь.

— Да, конечно.

— Эд, ты ведь мне позвонишь, правда?

— Конечно.

Они обменялись номерами телефонов, и Ньюсон ушел из кафе. Он сел на северную линию метро, вышел на Уоррен-стрит и прошел пару кварталов до больницы «Юниверсити-колледж». Сержант Уилки ждала его у мрачного входа в викторианское здание.

— Я сделала то, о чем ты просил, — сказала она, — и получила список одноклассников Адама Бишопа в пятьдесят девятом году. Он учился в государственной школе в Кэтфорде, около Левишема. В классе было тридцать восемь человек После этого я проверила все до единого имена через больничные архивы.

— Господи, а это много?

— Полно. Я вызвала с выходного Кэмбелла и Лево и подключила их к поискам. Начали с Грейт-Ормон-стрит, но ничего не нашли. Потом перешли на лондонские больницы, и вдруг нам повезло. Один из одноклассников Адама Бишопа был доставлен в больницу «Юниверсити-колледж» в феврале пятьдесят девятого. Парня звали Уильям Коннолли.

— Откуда мы знаем, что это именно тот Уильям Коннолли?

— Ему было девять лет, и у него было серьезное отравление крови из-за…

— Инфекции в результате колотых ран?

— Именно.

— Ух ты. Кажется, это уже что-то.

— Да уж Но если это сделал именно Бишоп, Коннолли явно не выдал его. Я проверила школьный архив, и там нет упоминания об отчислении или временном отстранении от занятий. Мы проверили полицейские архивы Хэмпстеда, Брумли и Левишема, и там не сказано об аресте подростка. Если это был Бишоп…

— Да ладно, это был именно Бишоп.

— Тогда ему это сошло с рук.

— Может быть, в то время и сошло. Но сорок пять лет спустя он получил за это сполна.

— Может быть. В общем, я отследила этого Коннолли. Он еще жив и по-прежнему обитает в Южно-Восточном Лондоне. Что скажешь?

— Будем надеяться, что он дома.

Уильям Коннолли жил с женой в некогда муниципальном доме прямо за Блис-Хилл, всего в трехстах метрах от его бывшей школы. В маленьком домике пахло старомодным воскресным обедом, вареной капустой, соусом «Бисто» и мясом. По всему дому носились внуки. Мистер Коннолли проводил Ньюсона и Наташу в комнату.

— Да, я помню Адама Бишопа, — сказал он. — Все ребята из нашего класса наверняка его помнят. Сомневаюсь, что кто-нибудь встречался с ним после… — На минуту Коннолли замолчал, глядя вдаль.

Ньюсон и Наташа ждали.

— Он был ублюдком, — наконец сказал Коннолли и снова погрузился в молчание.

— Не могли бы вы рассказать поподробнее, мистер Коннолли.

— Это самое лучшее, что я могу о нем сказать. Полный ублюдок. Он превратил нашу жизнь в кошмар на многие годы. Я читал, что он умер, и надеюсь, что он будет вечно гнить в могиле.

Короткий спазм исказил черты лица Уильяма Коннолли, превратив его в маску ненависти и боли, которая с годами вылилась в морщины на его лице и сказалась на выражении глаз.

— Я редко пью, — сказал он. — Но я здорово напился в тот вечер, когда прочитал, что его убили. Я пошел в паб в шесть и ушел только после закрытия, и с каждой пинтой я проклинал память этого ублюдка и молил всех чертей поджаривать его на медленном огне до конца времен.

— Вы знаете, как он умер, мистер Коннолли?

— Я знаю то, что прочитал на следующий день в «Стандарт», и после этого я пошел и снова напился. Женушка была не очень-то рада, но она знала, как много это для меня значило, поэтому отпустила меня.

— Он умер от колотых ран.

— Да, я читал. Его кололи много-много раз.

— Вы знаете, чем его закололи?

— В газете об этом не говорилось.

— Ответьте на мой вопрос, мистер Коннолли.

— Я думал над этим, — ответил он после паузы. — Я думал, может, он еще с кем такое сделал. И может быть, этот кто-то другой, в отличие от меня, не махнул на это рукой.

— Вы были доставлены в больницу «Юниверсити-колледж» в феврале 1959 года с отравлением крови, вызванным маленькими колотыми ранками.

— Я вижу, вы прекрасно подготовились.

— Тогда вы не признались, кто колол вас и чем именно.

— Да, не сказал. Я был слишком напуган. Считаете меня трусом? Я чуть не умер из-за этого ублюдка и все же не выдал его. Я не сказал ни слова. В то время дети о таком не говорили.

— Расскажите нам, что случилось.

— Вы же сами знаете.

— Нам нужно услышать это от вас.

Уильям Коннолли расстегнул пуговицы на одном рукаве рубашки и закатал его, открыв ряд крошечных белых шрамов на увядшей коричневой коже. Затем он задрал рубашку и показал несколько крошечных шрамов на животе.

— Адам Бишоп на одной перемене держал меня под столом в классе и колол грязным циркулем, от чего я чуть не помер. За те пять лет, что я его знал, он много чего со мной делал, но это было самое ужасное, единственное, из-за чего я попал-таки в больницу.