Энн Бенсон - Похититель душ

Солнце ярко сияло над замком, двором и окрестностями, но я не чувствовала его тепла. Цветы в саду, радуясь чудесной погоде, наполнили воздух волнами сладостных ароматов. Я сидела между кустами пионов и роз на скамье, покоящейся на мраморных ангелах, чьи пухлые ручки поддерживали деревянное сиденье. Оно предназначалось для отдохновения уставших путников, хотя было жестким и не слишком удобным. Несколько желтых розовых бутонов раскрылись навстречу солнечным лучам, они словно пришли на смену своим увядающим восточным сестрам и заманивали насекомых, а также всех, кто проходил мимо. На коленях у меня лежал старый, но еще вполне годный к употреблению стихарь, тот самый, что требовал починки и послужил оправданием моего похода в Машекуль, хотя я там все равно ничего не купила. Благодарение Богу, я нашла необходимые нитки на дне своей корзинки, и потому мне ничто не мешало заняться починкой. Однако сейчас задача наложить свои стежки поверх тех, что сделала моя не слишком старательная предшественница, казалась мне почти невыполнимой.

В тот день, когда мне следовало наслаждаться приятным занятием (ведь на мою долю могла выпасть весьма нудная задача – подсчитывать расходы), я могла думать только о печальном прошлом и о своем сыне Мишеле, и о том, как могла бы сложиться жизнь, если бы его у меня не отняли. От его брата из Авиньона пришло еще одно письмо, по крайней мере так сказал посыльный. Но я погрузилась в такие глубины отчаяния, что даже подумать не могла о том, чтобы его прочитать.

Письма от Мишеля были бы совсем иными, чем те, что я получала от его брата, и совсем не такими частыми. Мишель, в отличие от Жана, в лучшем случае писал бы мне редко, в чем я ни капли не сомневалась. Впрочем, если бы оба мои сына достигли зрелости, возможно, Жан не пытался бы восполнить отсутствие брата частыми посланиями, так что никто не знает, как бы он стал себя вести в нормальных обстоятельствах.

Я часто пыталась представить себе содержание писем своего младшего сына. Они были бы наполнены радостью и забавными шутками, такими для него характерными. Он сообщал бы мне множество хороших новостей и совсем мало плохих, чтобы я не волновалась за него, выбравшего путь военного. Матери сыновей, рожденных для этой судьбы, всегда за них беспокоятся, но, естественно, меня бы занимал только мой собственный мальчик. Его перепачканные сажей письма приходили бы потрепанными прямо с поля боя или с какого-нибудь дальнего аванпоста.

Попал бы он под командование Жиля де Ре, товарища своих детских игр? Возможно, впрочем, вряд ли. Я всегда считала, что разные характеры заставят их рано или поздно разойтись в разные стороны – Мишель был таким хорошим, а милорд Жиль, мне кажется, никогда в душе не верил в добро после жестоких порок деда, этого чудовища.

Перед самым исчезновением Мишеля я начала замечать, что милорд стал часто погружаться в задумчивость. Он проводил много времени в одиночестве, хотя его мерзкие кузены де Силлэ и де Брикевилль постоянно болтались около него. Когда он впадал в мрачное настроение, я спрашивала, о чем он думает, но он отмахивался от меня, своей няни, – так змея сбрасывает старую кожу, ставшую слишком тесной. Как правило, он просто не обращал на меня внимания, но иногда говорил, что мечтает, однако никогда не открывал о чем. Сколько же раз я повторяла: «Да-да!», как будто понимала, что он имеет в виду.

Мишель пытался помочь милорду справиться с горем, когда его отец и мать отошли в мир иной. Он нередко приглашал его на охоту или потренироваться на площадке с мечами, но его искренние слова: «Отбрось мрачные мысли, брат, смотри, как ярко светит солнце. Давай лучше спугнем парочку лис, устроив поединок на мечах», – оставались не услышанными. Я думаю, это нормально, когда человека покидают те, кого он любит – в случае с милордом сразу оба его родителя, – ему необходимо время побыть в одиночестве и подумать о природе жизни и смерти и прочих серьезных вещах. Я это знаю очень хорошо.

Когда его главный спутник погружался в мрачное настроение и не хотел, чтобы его беспокоили, Мишелю приходилось самому искать себе развлечения. Он много времени проводил за чтением или сражался с мечом в руках с собственной тенью, а порой устраивал состязания с отцом, когда Этьен оказывался в замке и был свободен от своих обязанностей. Такое случалось довольно часто в этот непростой период, потому что после смерти милорда Ги де Лаваля его тесть Жан де Краон с энтузиазмом занялся укреплением состояния дочери. Он упрямо старался сохранить все владения в форме наследства, но никто его в этом не винил, потому что мы все понимали – отец пытается защитить интересы своей дочери, которую неожиданная смерть мужа полностью парализовала. Но леди Мари имела наглость (я сама слышала, как Жан де Краон поносил ее за доставленные ему неудобства) тоже умереть.

Милорд Жиль, которому тогда исполнилось всего одиннадцать, оказался сразу в двух противоречивых положениях. В глазах всего мира он являлся юным владельцем огромного состояния, и каждое его желание исполнялось еще прежде, чем он успевал его озвучить. А с другой стороны, он был марионеткой в руках своего гнусного деда. Именно в это время они с Мишелем начали отдаляться друг от друга. Прежде разница в их положении практически не имела значения, они были близки, как братья. Но, полагаю, все со временем меняется; одни люди по воле судьбы поднимаются и занимают высокое положение, а другие падают в пропасть. Наши близкие то рядом с нами, то вдали; те, кто далеко, присылают письма, если имеют возможность и достаточное образование.

Письма от Мишеля… Если бы Бог подарил мне счастье получить от него хотя бы одно. Ах, если бы между строк я смогла прочитать, что с ним случилось, я нашла бы способ жить безгрешно до конца своих дней в благодарность Ему. Каким был бы его взрослый почерк? В детстве буквы у него получались неровными, словно обладали собственным характером. Я прекрасно знала аккуратный почерк Жана и, если бы передо мной положили тысячи писем, поклялась бы своей бессмертной душой, что найду среди них то, что написано им. Ровные строчки, которыми исписаны страницы, похожи на безупречную линию горизонта. Не знаю, были бы они такими же у Мишеля. Он, в отличие от Жана в его возрасте, был шустрым и физически развитым и собирался стать солдатом, как его отец, несмотря на то, что по рождению ему предопределен был духовный сан, как Жану – военная карьера.

Я считаю, что невозможно заставить ребенка стать тем, кем он быть не хочет, хотя мне известно, что это делается очень часто. Но мы живем в новое время и позволяем нашим сыновьям самим решать свою судьбу. Мишелю не суждено было стать монахом, а Жан, вне всякого сомнения, не выжил бы в своем первом сражении, если бы выбрал меч. Если Мишель действительно мертв и если существует такая вещь, как правильная смерть, я бы хотела, чтобы он имел возможность умереть на поле боя.