Энн Бенсон - Похититель душ

Эту новость нам принес посыльный, чья взмыленная лошадь повалилась на землю, когда он спрыгнул с ее спины. Мы с братом Демьеном были в саду и, словно два заговорщика, обсуждали место, куда следует посадить кое-какие растения, хотя должна признать, что в подобных дискуссиях он всегда одерживал верх благодаря своим знаниям и страстному желанию не отступать ни перед чем. Но когда мой обожавший сплетни брат во Христе увидел, что посыльный чудом не влетел на лошади прямо во дворец епископа, он быстро извинился и бросил на меня взгляд, обещавший возвращение к нашему обсуждению после того, как ему удастся узнать новости.

То, что он мне рассказал, когда вернулся, заставило меня подобрать юбки и броситься к Жану де Малеструа, который тут же подтвердил все, что сообщил мне брат Демьен.

– Но зачем ему силой захватывать собственность, которую он унаследовал? – с искренним изумлением спросила я.

– Она больше ему не принадлежит.

– Он никогда не продаст Сент-Этьен!

– Похоже, вы ошибаетесь. Он уже продал его Жоффруа ле Феррону.

Брату Жана ле Феррона, казначею герцога Иоанна, который терпеть не мог семейство де Ре.

– Вы утверждаете…

– Успокойтесь, Жильметта. Я точно знаю, что это правда. Сделка была совершена в Машекуле.

«Государственные дела», – вот и все, что сказал мне Жан де Малеструа, когда я спросила его о цели путешествия, которое мы совершили прошлой осенью. Советы, происходившие за закрытыми дверями, были тайными и, судя по выражению лиц участников, когда они выходили, не слишком приятными. Теперь я все поняла; представители милорда не могли не быть мрачными, отдавая такое сокровище, как Сент-Этьен.

– Ле Феррону следовало разместить там гарнизон. Его брат в состоянии следить за порядком, но защищать – нет. Разумеется, он не ожидал такого коварства со стороны де Ре, иначе не оставил бы Сент-Этьен без присмотра.

Даже представить себе невозможно, что это была за сцена: Жиль де Ре, с оружием в руках, верхом на огромном скакуне, угрожает жизни робкого человека, которого маркиз де Сева приказал заковать в цепи и швырнуть на землю во дворе. Какое гнусное деяние, продиктованное отчаянием.

– Но почему он согласился расстаться с Сент-Этьеном? – простонала я. – Его же там крестили.

– Очевидно, он тоже считает, что совершил ошибку, сестра. И решил самым безжалостным и отвратительным способом вернуть его назад. Он продал Сент-Этьен в отчаянной попытке пополнить свою казну, значительно уменьшившуюся из-за безумных трат.

– Неужели положение стало таким плачевным?

– Человек продает то, что может, сестра, когда других возможностей получить золото нет. Но… разбойничье нападение?

Виновных ждало наказание, причем скорое. Я некоторое время – недолгое – пыталась убедить его преосвященство в том, что нам следует соблюдать осторожность, пока мы не узнаем больше. До нас дошли только первые сообщения, и, разумеется, когда обе стороны получат право высказаться, мы увидим не такую страшную картину. Так я надеялась.

Жан де Малеструа не был склонен выказывать такое же терпение.

– Я уверен в правдивости полученного нами сообщения и искренне возмущен тем, какое ужасное надругательство совершено над беззащитным братом во Христе, который всего лишь выполнял свой братский долг.

– Вы получили только одно сообщение.

– Очень надежное.

– И, тем не менее, если вы увидите все собственными глазами, вам будет спокойнее, – заметила я.

– Думаю, это вам будет спокойнее.

Я долго его умоляла, и в конце концов он согласился отправиться в аббатство на следующий день рано утром. До конца дня, когда мы поспешно готовились в дорогу, епископ поносил милорда Жиля, проклиная его за грехи.

– Он ни в чем не знает предела – ни в чем! Он швыряет золото направо и налево, словно срывает с дерева листья. А когда дерево перестало плодоносить, он просто взял и сорвал плоды с другого. Он вступил в связь с дьяволом и с удовольствием проводит время в компании алхимиков.

– Ваше преосвященство! – вскричала я, услышав его последние слова. – Это очень серьезное обвинение, вы же говорите о святотатстве.

– Да, – совершенно спокойно подтвердил он.

– Неужели вы опустились до того, чтобы верить… сплетням.

– У меня нет причин считать это сплетнями. То, что я сказал, отвратительная правда. Надежный свидетель сообщил мне, что Жиль де Ре поклоняется темным силам. И я начинаю верить, что он не солгал.

Лицо у него смягчилось, и на нем появилось сочувственное выражение, потому что он знал, какое впечатление произведут на меня его слова.

– Я кое-кого поспрашивал в Машекуле, очень осторожно, стараясь не привлекать ненужного внимания, – проговорил он. – В деревне живет большинство дневных слуг, некоторые совсем рядом с замком. От этих людей не укрываются никакие секреты – их жизнь так тяжела и однообразна, что они с радостью наблюдают за теми, кому служат. Так вот, ходит множество самых разных разговоров. Множество. Говорят, что милорд никуда не отпускает от себя итальянца Прелати и что они вместе занимаются черной магией.

Я перекрестилась в попытке защитить себя от столь невероятных вещей.

– Но… это же запрещено.

– Все, что запрещено, делается тайно, Жильметта. Запретные вещи становятся таковыми, потому что они слишком соблазнительны для слабых духом, а еще потому, что несут разрушение невинным душам. Мы таким способом пытаемся защитить тех, кто не в силах сам о себе позаботиться. Лорд де Ре держит при себе этого шамана Прелати с тех самых пор, как его привез к нам Эсташ Бланше.

Значит, он изучал деятельность милорда и ничего мне не говорил. И хотя это его право – и даже обязанность, – мне стало обидно, что он скрыл от меня свой интерес к Жилю де Ре. Но все равно, должна признаться, я совсем не хотела слушать то, что он мне собирался рассказать. Я закрыла глаза, забыв почему-то, что за слух отвечают уши. Видимо, рассчитывала, что, если не буду его видеть, слова чудесным образом окажутся ложью.

– Сам Бланше почти никогда не покидает милорда, – продолжал он. – Но не потому, что тот к нему привязан, скорее Жиль де Ре боится, что тот сбежит и расскажет о нем правду кому-нибудь из его врагов. Я даже слышал разговоры о содомии, – тихо добавил он.

– Хватит! – выкрикнула я. – Вы… вы же всегда ненавидели сплетни, как вы можете говорить такие вещи, особенно мне?

– Вам лучше многих других известно, как трепетно я отношусь к правде, – мягко проговорил он. – Я бы никогда не стал делать подобных заявлений, если бы не был уверен в их истинности. Я проводил свое расследование очень осторожно и узнал много неприятного.

Я больше не могла сдерживаться, и по моим щекам потекли слезы. Свободной рукой Жан ле Малеструа нежно смахнул их и прошептал: