Грег Айлс - Кровная связь

– Я могу помочь тебе с этим, – негромко говорю я.

– Что?

Я легонько касаюсь его бедра своим.

– Вот с этим.

– Откуда ты узнала?

– Просто почувствовала, и все.

Он продолжает смотреть в потолок.

– И зачем тебе это нужно?

– Не знаю. Но это нужно тебе. Ты можешь поцеловать меня, если хочешь.

Несколько мгновений он молчит. Потом говорит:

– Сейчас я не хочу целовать тебя. Не так, во всяком случае. С остальным я ничего не могу поделать. Я очень долго был к тебе неравнодушен, но не хочу вести себя с тобой так, как другие мужчины.

Я пожимаю ему руку.

– Нам необязательно заниматься любовью. Я могу поработать рукой. Или… чем-нибудь другим.

Майкл убирает руку, и я слышу, как у него перехватывает дыхание. Потом он поворачивается на бок и смотрит на меня. В темноте я не различаю выражение его глаз.

– Я не хочу этого, – говорит он. – Понятно? Все должно быть не так. Может быть, ты этого не знаешь, но еще не поздно научиться. А сейчас постарайся заснуть. Я поговорю с тобой утром.

Мне кажется, я догадываюсь, как он сейчас ко мне относится. Наверное, мне полагается смутиться, но я не смущаюсь. Наверное, мне следует чувствовать сожаление. Но я не чувствую и его. Я лежу в чужой постели, беременная от женатого мужчины, рядом с первым по-настоящему хорошим парнем, которого встретила впервые за очень долгое время. И ровным счетом ничего не чувствую.

Когда вам постоянно снится один и тот же сон, вы начинаете думать, а не происходит ли с вами, как у индуса, который живет вечной жизнью, реинкарнация наказания в одном и том же теле. И вы не можете разорвать цепи бытия, пока не усвоите труднодоступный для понимания урок своего греха.

Я снова оказываюсь в проржавевшем грузовичке-пикапе, за рулем которого сидит мой дед. Мы поднимается по пологому склону холма на старом пастбище. Мне ненавистен запах внутри грузовичка. Иногда порыв ветра с реки выдувает его из кабины, но сегодня воздух над островом неподвижен, словно бы закупоренный под перевернутой чашей серо-стальных облаков. Дед стиснул зубы и молча крутит баранку. С того момента, как мы выехали из дома, он не произнес ни слова. С таким же успехом меня может и не быть рядом. Но я сижу возле него. И скоро мы поднимемся на вершину холма – перевалим через нее и увидим пруд на другой стороне.

Я не хочу видеть пруд. Я не хочу видеть, как мой отец, подобно Иисусу, идет по воде и разрывает рану у себя в груди. Я уже знаю, что он хочет мне сказать. Я уже знаю, что убила его. Почему он не оставит меня в покое? Если бы я могла извиниться перед ним, то в этом сне мог бы быть какой-то смысл. Но я не могу. Я вообще не могу разговаривать.

– Проклятый дождь, – бормочет дедушка.

Он переключает передачу, прибавляет газ, и мы переваливаем через холм. Коровы ждут нас, как ждут всегда, и в их стеклянных глазах написано безразличие. Позади них лежит пруд, совершенное серебряное зеркало, в котором отражается только небо. Справа от меня бык-чемпион взбирается на корову и начинает покрывать ее.

Дедушка улыбается.

Страшась увидеть в воде отца, я закрываю глаза ладошками. Но раньше или позже, а мне придется взглянуть туда. Я осторожно подсматриваю в щелочку между пальцами и заранее сжимаюсь от ужаса, который, я знаю, непременно наступит.

Но ничего не происходит. Сегодня пруд пуст. Отец не плавает на его поверхности с раскинутыми в стороны руками, словно распятый на кресте.

Безукоризненное зеркало пруда остается нетронутым.

Мы подъезжаем к пруду. Дедушка нажимает на тормоза, и мы останавливаемся в двадцати ярдах от берега. Я чувствую запах разложения, гниющих водорослей и рыбы. Где же отец? Что случилось с моим сном? Сейчас даже настоящий ужас кажется мне лучше неизвестности. Я оборачиваюсь к дедушке, но не знаю, о чем хочу спросить его. В любом случае я не могу задать вопрос. В груди у меня поселился страх, который, подобно загнанному животному, стремится вырваться наружу.

Гнилостные ароматы, доносящиеся от пруда, перебивает другой запах. Он принадлежит чему-то, сделанному руками человека. Это лосьон, который дедушка втирает себе в волосы. «Лаки тайгер».

– Проклятый дождь, – снова повторяет он.

Я смотрю сквозь лобовое стекло, и тут на окружающий мир, подобно гигантской серой тени, опускается пелена дождя, и листья деревьев трепещут под ее тяжестью. В мгновение ока вода в пруду вскипает, и мне кажется, что я смотрю в гигантскую кастрюльку. Пирли как-то сказала, что каждый человек похож на каплю дождя: небеса отправляют его в дорогу в одиночку, но в конце пути он должен встретиться с другими. Я не помню, какие они, небеса, а это значит, что я покинула их давным-давно… Но все равно, мне предстоит еще такое долгое падение…

– Ну хорошо, достаточно, – говорит дедушка.

Он наклоняется, берет меня за коленки и разворачивает, как мешок с картошкой. Он придвигается ко мне, и я взглядом умоляю его не трогать меня. Он колеблется, подобно мужчине, который забыл ключи от машины. Потом сует руку под сиденье, достает оттуда Лену-леопарда и сует ее мне в руки. Я закрываю глаза, прижимаюсь щекой к ее мягкой шерстке и чувствую, как мое тело становится легким и невесомым, словно я погружаюсь в теплую воду. Дедушка заставляет меня откинуться на сиденье. В это мгновение грузовичок накрывает дождем, и в ушах у меня звучит назойливый барабанный стук капель по оцинкованной крыше. Когда большие руки деда расстегивают на мне джинсы, я не чувствую их. Когда его широкий кожаный ремень поскрипывает и звякает пряжкой, я не слышу его. Мы с Леной пребываем за миллион миль отсюда, пробираемся по джунглям, прислушиваясь к безостановочной музыке дождя.

А потом начинается это.

Когда меня будят лучи яркого солнечного света, бьющие в окно спальни Майкла, я уже знаю и помню все.

Подобно Саулу, шедшему в Дамаск, с глаз у меня спадает пелена. Мой повторяющийся кошмар, оказывается, вовсе не кошмар, а воспоминание. Воспоминание, которое пыталось проникнуть в мое сознание любым способом. А видение моего отца, идущего по воде, лишь наложилось на него. Это совершенно другое послание от подсознания, смысл которого мне еще предстоит узнать.

И сегодня я его узнаю.

Там, где рядом со мной лежал Майкл, я обнаруживаю на подушке записку, придавленную ключом от дома. В ней сказано: «Ушел на работу. Пытался тебя разбудить, но безуспешно. Можешь оставаться столько, сколько захочешь. Позвони мне в офис, когда проснешься. Майкл».

Я беру с ночного столика телефон Майкла и набираю номер Шона.

– Детектив Шон Риган.

– Расскажи мне, что написано в отчете о вскрытии.

– Кэт, я перевернул небо и землю, чтобы достать этот проклятый отчет, но это невозможно. Джон Кайзер охраняет его так, словно от этого зависит национальная безопасность. Если тебе нужен отчет, придется попросить об этом его. Прошу прощения, малыш. Я сделал все, что мог.