К. Сэнсом - Седьмая чаша

— Ты меня едва не переехал! — пробормотал он через плечо, удаляясь с мостовой. — Если попортил мой товар — заплатишь!

Я успокаивающе похлопал Бытие по крупу. Инцидент взбудоражил животное. А когда обернулся, коробейник уже успел дойти до Холборна. Вскоре я миновал ворота Линкольнс-Инн и подъехал к дому. Времени было всего полчетвертого.

Поднимаясь к себе в комнату, чтобы переодеться с дороги, я думал о том, что, по крайней мере, одна часть загадки разгадана. Я узнал, что юноша, посещавший дом Ярингтона, на протяжении последних недель был накрепко заперт в Бедламе. В центре подозрений вновь оказывался Годдард. Но зачем тогда он сообщил нам свой адрес?

Я взял Новый Завет и открыл его на Откровении Иоанна Богослова.

«Седьмой Ангел вылил чашу свою на воздух: и из храма небесного от престола раздался громкий голос, говорящий: совершилось! И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле. Такое землетрясение! Так великое!»

Я задумчиво откинулся в кресле. До последнего времени каждое убийство представляло собой имитацию, жестокую пародию тех кар, которые обрушивают семь ангелов Апокалипсиса на погрязшее в грехе человечество. Тело несчастного Локли убийца использовал, чтобы перекрыть водопровод и имитировать тем самым пересыхание Евфрата после излияния шестой чаши гнева. Но Барак был прав, задавая вопрос: как этот безумец собирается имитировать землетрясение?

Я потянулся, чтобы положить Писание на стол, но промахнулся, и оно упало на пол, непроизвольно открывшись на предшествующих Апокалипсису страницах. Мое внимание привлек абзац. Это было первое послание апостола Павла к коринфянам.

«Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви — то я ничто».

Мне подумалось: а читал ли убийца эти слова? Если да, то они явно не произвели на него впечатления. Они противоречили его злобной потребности в насилии, и он, вероятнее всего, даже не обратил на них внимания. Я закрыл книгу, сокрушенно размышляя над тем, что сотворили люди со своим Богом.

Спустившись вниз, я застал в гостиной Тамазин. Она ставила в вазу букет каких-то первоцветов. На лице ее было выражение задумчивой печали, однако, увидев меня, женщина улыбнулась.

— Я подумала, что так будет красивее, — словно оправдываясь, проговорила она. — Я срезала цветы в саду. Вы не против?

— Конечно же нет. Цветы будут напоминать нам о том, что на дворе весна. Где Джек?

— Отправился в Линкольнс-Инн, чтобы посмотреть, как там в одиночку справляется Скелли.

— Мне самому следовало бы сходить туда.

Помешкав в нерешительности, я все же заговорил:

— Послушай, Тамазин, мы уже почти у цели. Нам удалось установить дом, где находится тот, кто стоит за всем этим. Это неподалеку от Барнета. Сэр Томас Сеймур отправил туда своих людей, чтобы они схватили его. Возможно, сегодня вечером нам придется отправиться вслед за ними.

— Вы поймали убийцу? — напрямик спросила Тамазин.

— У нас практически не осталось сомнений в том, кто это такой.

— Значит, Джеку снова придется пуститься в опасные похождения?

— Поверь, Тамазин, ему самому ненавистно все это.

— Вы правы, — согласилась женщина. — Он боится того чудовища, за которым вы охотитесь.

Она в отчаянии развела руками.

— А я ничем не могу утешить его. Когда я пытаюсь поговорить с ним об этом, он обвиняет меня в том, что я ругаюсь или ворчу. — Она устало вздохнула. — И то же самое повторяется от раза к разу. Поневоле сравнишь себя с ослом, который ходит по кругу, вращая мельничный жернов.

— Тамазин…

Она жестом остановила меня.

— Не надо, сэр. Я знаю, вы хотите как лучше, и благодарна вам за это. Но я дошла до предела. Не могу больше.

Она сделала формальный книксен и вышла из гостиной.

Не находя себе покоя, я решил сходить в Линкольнс-Инн и навестить Дороти. Если Билкнэпу полегчало, возможно, мне удастся призвать мерзавца к совести и уговорить его убраться восвояси. Однако когда я пришел туда, Маргарет сказала мне, что Дороти отлучилась, чтобы с кем-то расплатиться.

— Хорошо, что она снова способна заниматься делами, — сказала горничная.

— Да, — согласился я. — Как мой собрат по адвокатскому цеху, мастер Билкнэп?

— Он извел нас своими жалобами и нытьем. Можно подумать, что он здесь хозяин, а я его служанка!

— Могу ли я увидеть его?

— Сейчас узнаю.

Маргарет вошла в комнату и через несколько секунд выскочила как ошпаренная, с красным от ярости лицом.

— Он заявляет, что не желает вас видеть, сэр! Дескать, плохо себя чувствует. Вы уж простите меня, сэр, но без хозяйки я не могу…

— Разумеется. Видеть его — невелика радость, — сказал я, думая: «Стыдно ли Билкнэпу за то, что он снабдил Фелдэя сведениями обо мне?»

Вряд ли, решил я. Кстати, мерзавец до сих пор не знал о том, что Фелдэя больше нет в живых.

— Ты передашь хозяйке, что я очень сожалею из-за того, что этот склочник Билкнэп до сих пор находится в вашем доме? — спросил я.

— Обязательно передам, сэр.

Я ушел. Выйдя из дома, я впервые почти за месяц остановился и посмотрел на фонтан посередине двора. Вода мирно плескалась в большущей каменной чаше. Откуда же убийце стало известно о том, что Роджер когда-то принадлежал к протестантским радикалистам? Глядя на струи воды, я почувствовал, как в моем мозгу шевельнулось какое-то смутное воспоминание. Что-то такое, что я услышал от Тимоти в доме Ярингтона. Но что же именно? Я мысленно проклинал свой уставший мозг, но от этого было мало проку.

Придя в контору, я выяснил, что Барак только что ушел. Пришлось снова отправляться домой. Я нашел Джека в гостиной. Он, как обычно, ел хлеб с сыром.

— Спасибо, что присмотрел за текущей работой, — поблагодарил я.

— Ну как, получилось у вас поговорить со старым… гм, с доктором Малтоном?

— Его там не оказалось.

— Есть хотите?

— Нет, я не голоден.

Я посмотрел на своего помощника тяжелым взглядом.

— Мне кажется, тебе следует подняться в свою комнату и поговорить с Тамазин. Она в ужасном настроении.

Барак со вздохом кивнул, встал из-за стола и направился к двери. Возле порога он обернулся и сказал:

— Кстати, Орр сообщил, что ему намозолил глаза какой-то уличный торговец, который постоянно ошивается на Канцлер-лейн. В последние два дня он несколько раз стучался в наши двери, пытаясь продать свои финтифлюшки, причем требовал, чтобы к нему вышла одна из женщин, живущих в доме.

— Подожди! Затвори-ка дверь.

Я был пронзен внезапной догадкой.

— Этот торговец… Он такой оборванный и с седой бородой?

— Ага, он самый. Он здесь уже несколько дней отирается.