К. Сэнсом - Седьмая чаша

Сэр Томас издал крик, и тут же за его спиной послышались звуки взаправдашнего оружия, вытаскиваемого из ножен.

Первым пришел в себя Барак. Он рассмеялся.

— Да это же гуси! Стая обычных гусей.

Действительно, два десятка разозленных птиц, возмущенно гогоча, вылетали из травы.

Сэр Томас застыл на месте, всматриваясь в дом. Ничего не изменилось, только обычно напыщенный царедворец выглядел испуганным и беззащитным.

— Это опасно, — сказал я Бараку. — Гусей выпустили здесь на выпас, чтобы они предупредили о появлении незваных гостей. Обычный прием для деревенских жителей. Теперь он знает, что мы здесь.

Я посмотрел на темные, закрытые ставнями окна.

— Мы утратили преимущество внезапности.

Рассел вышел из-за деревьев, присоединился к своему хозяину и призывно помахал нам рукой. Путаясь в траве, мы двинулись по направлению к центральному входу. Доски крыльца прогнили, но сама дверь выглядела довольно прочной.

— Высади ее! — отрывисто приказал сэр Томас молодому здоровяку.

Тот отступил на шаг и занес ногу в тяжелом башмаке, но, прежде чем он успел ударить, Барак скользнул вперед и слегка дернул за ручку. Дверь легко открылась, даже не скрипнув на тщательно смазанных петлях.

— Он намеренно облегчает нам путь, — сказал Барак.

Мы сгрудились у дверного прохода, заглядывая внутрь. Поскольку ставни на окнах были закрыты, а на улице только начинало светать, разглядеть можно было не много. Я сумел увидеть лишь голые доски пола, выстланные давно высохшим тростником, да тяжелую пыльную мебель. Сэр Томас раздвинул нас плечом и вошел внутрь, а я подумал, что смелости ему все же не занимать. Остальные, настороженно стреляя глазами во все стороны, последовали за ним.

Мы оказались в просторном вестибюле, в дальнем конце которого стояла большая деревянная ширма. По обе стороны две лестницы вели на галерею второго этажа. Позади каждой из лестниц начинался коридор с помещениями в глубине дома.

Сэр Томас подошел к ширме и отшвырнул ее ударом клинка. Она с грохотом упала на пол, подняв облако пыли. За ней не оказалось ничего, кроме старого выцветшего гобелена. Грохот от падения разнесся по всему дому, но, когда он отзвучал, вновь воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая лишь чиханьем людей, в нос которых попала пыль.

Рассел заговорил, раздавая приказы:

— Вы двое — вверх по этой лестнице, вы — по другой. Мы с Брауном осмотрим правый коридор.

— А я и мастер Шардлейк займемся левым, — вставил Барак.

— Очень хорошо. Мастер Харснет, сэр Томас, оставайтесь здесь и будьте начеку на тот случай, если крыса выскочит сюда.

Харснет угрюмо кивнул, а сэр Томас улыбнулся и положил руку на эфес шпаги.

— Мне будет чем ее встретить.

Я понял: он собирался убить его. Годдарду не суждено было выбраться из этого дома живым.

Мужчины с клинками наголо разошлись в тех направлениях, которые указал им Рассел, и по ступеням лестниц загрохотали тяжелые шаги, я же последовал за Бараком по направлению к правому коридору.

— Я заметил там свет, — прошептал мне на ухо Барак. — Сейчас я его прищучу.

Он крепче сжал шпагу здоровой рукой.

Барак оказался прав. Идя по пыльному проходу мимо закрытых ставнями окон, я заметил в дальнем конце коридора приоткрытую дверь, из которой лился мерцающий красный цвет. Должно быть, там горел очаг. Мою догадку подтвердили волны тепла, исходившие оттуда. Затем послышался звук бьющегося стекла и раздался новый звук — низкое ровное шипение, словно кто-то потревожил очень большую змею.

— Что, во имя Господа, это такое? — прошептал я, глядя на Барака округлившимися глазами. — Что происходит?

— Не знаю.

Барак, чуть помешкав, решительно двинулся вперед, держа шпагу перед собой. Дойдя до двери, он остановился и стал прислушиваться. Шипение здесь слышалось громче. Бросив на меня взгляд, он толкнул дверь, и нашим глазам предстала картина, достойная ада.

Эта комната, должно быть, являлась хозяйской спальней. В большом камине ярко пылал огонь, делая атмосферу душной, а прямо перед нами стоял единственный предмет обстановки — кресло с высокой спинкой. На таком мог бы восседать какой-нибудь чиновник высокого ранга. Однако сейчас в нем сидел мужчина в черной сутане бенедиктинского монаха, с капюшоном, наброшенным на голову. Высокие скулы, красная ссадина вдоль щеки, большая бородавка на носу… На нас смотрел сам Годдард, а в его глазах плясали отсветы огня из камина.

Его губы сложились в ужасную триумфальную улыбку. Одна рука Годдарда лежала на ручке кресла, вторая свободно свесилась, а на полу под ней лежали осколки разбитой лампы. Так вот что разбилось, когда мы шли по коридору. Свеча из нее все еще горела, упав на кучку чего-то серого, напоминавшего золу. От этой кучки тянулась такая же серая дорожка, по которой с громким шипением бежал огонь. Пороховая дорожка тянулась к двум большим бочкам, стоявшим у закрытого окна. Нетрудно было догадаться, что они тоже наполнены порохом. Бочки находились в дальнем конце комнаты, и нам было ни за что не успеть добежать туда, чтобы затоптать огонь. Я заметил, что ставни на дальнем окне закрыты не до конца.

Впервые моя реакция оказалась быстрее, чем у Барака, который словно завороженный следил за бегущим по пороховой дорожке огнем. Я схватил его за руку, развернул к себе лицом и закричал:

— Беги!

Мы вылетели из комнаты и, пробежав по коридору, влетели в вестибюль. Сэр Томас, Харснет и Рассел смотрели на нас непонимающими глазами.

— Выводите всех на улицу! — проорал я. — Там порох! Сейчас весь дом взорвется!

Здание наполнилось топотом ног. Те, кто находился в вестибюле, уже бежали к выходу. Мы с Бараком огромными скачками последовали за ними.

И тут что-то горячее ударило меня в спину и сбило с ног, швырнув, словно тряпичную куклу. Все вокруг завертелось, и мир лишился звуков.

Последнее, что я подумал перед тем, как потерять сознание, было: «Он все-таки устроил землетрясение!»

Придя в себя, я решил, что умер и отправлен в ад за свое неверие. Все вокруг было окутано дымом, в глубине которого что-то горело. Потом я увидел какие-то круглые огни, перемещавшиеся в дыму. Один из них приблизился ко мне, и я на секунду зажмурился, ожидая увидеть демона. Однако вместо служителя преисподней надо мной склонилось лицо Харснета, потрясенное и перепачканное копотью. Он опустился на колени. Я понял, что лежу на боку в высокой сырой траве, а моя спина обнажена. Об этом говорили прикосновения к коже холодного ветра.

— Не шевелитесь, мастер Шардлейк, — участливым тоном проговорил Харснет. — У вас обожжена спина. Не очень сильно, но деревенский лекарь наложил на нее лечебную мазь.