Эрик Гарсия - Ящер [Anonimus Rex]

— Что теперь? Они загнали нас в угол.

И они, похоже, это понимают.

Мы с Глендой устремляемся влево, и они тут же перестраиваются, преграждая нам путь к бегству. Мы дергаемся вправо — результат тот же.

— Мы в ловушке.

Шум опять нарастает, существа снова жаждут крови. Двое в последних рядах стаи бросаются друг на друга, маленькие человечьи пальцы и маленькие когти дина бьются не на жизнь, а на смерть, мощные челюсти с убогими человечьими зубами инстинктивно тянутся к беззащитным шеям и главным артериям.

— Беги, — говорит Гленда.

— Что?

— Ты проходишь и запираешь за собой дверь. А я позабочусь… об этом.

— Тебя убьют.

— Может, и нет. Слушай, ты нарыл такую срань, что ее нельзя не остановить. Ты начал это расследование, тебе его и заканчивать. Здесь я заварила кашу, мне ее и расхлебывать.

— Но я не могу бросить тебя…

— Черт тебя возьми, Рубио, — давай! — И добавляет: — Найди эту, как ее там зовут. Забери ее в Лос-Анджелес. Назови в мою честь ребенка.

У меня нет времени спорить. Гленда кричит:

— Эй вы, мерзкие траханые гномы! Подходи, угощайся! — и отскакивает влево, лягаясь на лету, выставив когти навстречу десяткам тел, уже прыгающим на нее. Она тут же исчезает под массой увечной плоти.

В хаосе открывается лазейка, и я, не оглядываясь, устремляюсь в нее и со всех ног бегу к выходу. Один из младенцев вырывается из общей кучи и выскакивает вслед за мной из комнаты, прежде чем я успеваю захлопнуть дверь. Существо издает слабенький предупреждающий вопль — отрезанное от прочих детенышей, кричит оно скорее трогательно, нежели воинственно, — и тщетно пытается вцепиться мне в голень. Я дрыгаю ногой, существо летит к потолку и с глухим хлюпающим звуком падает на пол.

Прощай, Гленда. Поторопись туда, где все мы будем.

Я держусь правой стены, используя старый способ выхода из лабиринта, и вскоре жужжание становится громче. Беспорядочно распахивая двери, я брожу по клинике в высшей степени боеготовности. Запущенные части здания в конце концов сменяются более новыми, отделанными и чистыми. Я чувствую себя в достаточной безопасности, чтобы стянуть окровавленную маску, открыв при этом настоящие ноздри, и хорошенько принюхаться.

Снова запах хлора, на этот раз смешанный с розами и апельсинами, как я и ожидал. Анисовая настойка с пестицидами, запах Валлардо, тоже присутствует и, мне кажется, исходит из того же места. Как Мышь Полевая из мультфильма, ведомая ароматом великолепного городского праздника, я следую за своим носом дальше и дальше.

Пять минут спустя я захожу в главную лабораторию «детской клиники», раздавая улыбки, словно пробные бесплатные подписки на журнал. Теоретически по одной на клиента, но Валлардо и Джудит Макбрайд получат по дюжине. Оба они, увидев меня, бледнеют. Зеленая от природы шкура Трицератопа Валлардо не в состоянии скрыть потрясения: обесцветившись, она становится белесой, как у снежного человека. Будь у меня с собой фотоаппарат, мог бы заработать десяток тысяч долларов, предоставив бульварной газете доказательства его существования.

Все они — Валлардо, Джудит, Джейси (возникшая из-за спины доброго доктора) — оценивают мое появление. Я ощущаю на себе тяжесть их взглядов и немых вопросов. Каков этот коренастый крепыш? Справлюсь я с ним в одиночку? Справимся мы все вместе?

Я подавляю эти мысли в зародыше, щелкнув хвостом и заревев так, что чуть не лопаются даже мои собственные барабанные перепонки. Присутствующие шарахаются от меня.

— Вы даже не заперли дверь лаборатории, — укоряю я, понизив рык до разговорного уровня. — Я в вас очень разочарован.

Джейси подбегает ко мне, явно сомневаясь, как поступить. Обнять меня? Вытолкать за дверь? Она предпочитает остановиться на безопасном расстоянии и сказать:

— Винсент… ты должен уйти.

— Нет, — отзываюсь я. — На этот раз я дождусь окончания представления.

Я указываю на другой конец помещения, где разместился самый большой аквариум из всех, которые мне доводилось видеть. Лаборатория Эмиля Валлардо, доктора медицины, доктора философии, акушера-гинеколога, ничем не уступает увеселительным паркам «Морской мир». Со стеклянными стенами, более тридцати футов высотой, резервуар занимает половину площади лаборатории; туда можно вылить Индийский океан, и еще останется место для Лолиты, кита-убийцы. [16] Знаменитый кит из Океанариума в Майами. Но здесь нет Лолиты. Здесь не плавают рыбки и вообще нет ничего, чем можно было бы занять детишек, пока родители подрумяниваются в Буш Гарденс. [17] Зоологический и увеселительный парк на берегу океана в Майами.

В эту искусственную колыбель погружено яйцо, одно-единственное яйцо, фунтов, может, в двадцать, подвешенное в сетке на несколько футов ниже поверхности воды. Ослепительно белая скорлупа испещрена бурыми и серыми крапинками, и от каждой отходит электрод, проводом соединенный с компьютером, расположенным в непосредственной близости от воды. На мониторе, приделанном к краю резервуара, можно увидеть равномерно попискивающие диаграммы работы сердца и мозга.

На скорлупе уже появились трещины. Со своего места я вижу три. Подозреваю, что есть они и с другой стороны. Нечто хочет наружу.

— Когда ты собиралась рассказать мне эту часть повествования? — спрашиваю я Джейси, зная, что никогда.

— Я… я не могла, — признается она, оборачиваясь за поддержкой к Валлардо и Джудит. — Мы… мы втроем… приняли решение ничего не рассказывать.

— Мы не решали ничего. — Голос Джудит полон сарказма. — Ты решила, Джейси.

— Я сделала то, что должна была сделать, — парирует Колеофизис, на мгновение выпуская когти.

— Прежде чем мы начнем представление и вы двое тоже примете в нем участие, — объявляю я, — хотелось бы увидеть каждого в его естественном обличье. Всем, кому необходимо снять оболочку, сделайте это прямо сейчас.

Никакой реакции; они пялятся на меня, как будто я на иностранном языке говорю. Валлардо и Джейси уже до того сбросили свои костюмы; только Джудит Макбрайд остается в человечьем обличье. Меня это не удивляет.

— Ладно, я помогу, начну первым. — Со щегольством стриптизера я сбрасываю остатки одежды, кое-как отстегиваю корсеты и распускаю бандажи, являя миру свое истинное тело. Когти щелкают, хвост с удовольствием рассекает воздух, я реву своим ужасным ревом и скрежещу своими ужасными зубами, все только ради удовольствия.

— А теперь те, кто дин, поднимают лапу. — И чтобы как-то их расшевелить, тут же поднимаю свою. Вскоре все трое нерешительно поднимают передние конечности.

Я приближаюсь к Джудит Макбрайд, чью левую щеку свело восхитительно забавной судорогой, беру ее за руку и тяну вниз: