Михаил Март - Лифт в преисподнюю

В аэропорту Пулково Чарова встретил Юрий так же, как двое других его бригадиров, готовый к выполнению любой работы.

— Докладывай, — коротко бросил Чаров.

— Он живет в Харькове. Улица Гоголя, дом 12. Инвалид второй группы. Жена работает учительницей в школе, он не у дел. Дочь взрослая, замужем, есть ребенок пяти лет, родителям не помогают, сами в полном дерьме сидят. На мой взгляд, кандидатура нормальная. Я к тому, что купил вам билет до Харькова на свой страх и риск. Уверен, что вас все устроит. Рейс через полтора часа.

— Молодец. На чье имя билет?

— По вашему второму паспорту — на Ивана Хлебникова.

— Хорошо. Двух дней мне хватит. Не думаю, что он начнет кочевряжиться. В Питер вернемся поездом. Подготовь для него жилье. Он должен быть у меня под рукой.

— Без проблем.

Спустя пять часов Чаров уже был в Харькове, где снял одноместный номер как бизнесмен из Москвы Иван Хлебников. Утром он еще купался в Средиземном море, днем побывал в северной столице, а вечером валялся на кровати в гостинице в центре украинского города. Устал. Пару рюмок коньяку и спать. Все дела откладываются на завтра.

Познакомился Чаров, а в те времена он еще был Бесфамильным, с Алексеем Александровичем Остужевым во времена своей бурной молодости, когда оба лежали в одном госпитале, в одной палате и любили мечтать, прохаживаясь по больничным коридорам. Алеша Остужев был на два года моложе приятеля, ему оставалось служить полтора года, а Гена Бесфамильный уже демобилизовался, но попал на обследование. После армии Бесфамильный приезжал к Остужеву в Мурманск, где он тогда жил. Правда, тогда Геннадий уже имел паспорт на имя Чарова и был женат. Много воды утекло с тех пор. Как это ни странно, идею найти Остужева подсказала Катрин Пуартье. Нет, конечно, Катя не знала о существовании такого человека, просто она произнесла одну фразу, относящуюся к своему покойному брату, а изворотливый мозг Чарова сделал совершенно не относящийся к беседе вывод. Он уловил лишь смысл слов, а в голове тут же родилась идея. С одной стороны бредовая, с другой — гениальная.

Чаров угробил полдня, прогуливаясь возле дома Остужева. Он не хотел к нему заходить и знакомиться с женой. Разговор намечался деловой, мужской, не для посторонних ушей. Наконец Остужев вышел из дома с хозяйственной сумкой. Чаров проследил за ним. Хлеб, дешевый сыр, молоко и пять штук яиц. Это все, что мог себе позволить бывший матрос, мечтавший стать великим писателем-фантастом. Романтизм хорош в молодости, что их в те далекие годы и сблизило. Если, конечно, не сделать романтику своей профессией, как поступил Чаров. Но для этого одного таланта мало. Нужен характер, сила воли, физическая подготовка, разносторонние знания, интеллект и сумасбродство, в хорошем понимании этого слова. А еще необходима индивидуальность и особый склад ума. Всеми этими качествами Чаров обладал, а Остужев, очевидно, не дотянул до таких высот.

Они столкнулись на улице. Чаров едва не выбил сумку из рук бывшего приятеля, извинился, сделал вид, что хотел пойти дальше, но тут же вскрикнул:

— Черт! Святые угодники! Алешка!

Остужев оторопел. Он смотрел на красивого мужика, одетого с иголочки, больше похожего на иностранца, чем на местного жителя, но с удивительно знакомыми глазами и расплывающейся от радости физиономией. Такие глаза встречаются не часто, однажды увидел — запомнил навсегда. Вот только где он их видел?

— Не узнаешь? Это же я, Генка Бесфамильный. Госпиталь помнишь?

По душе Остужева разлился бальзам. Одинокий больной человек, почти нищий, живущий замкнуто, ни с кем не общаясь, и вдруг будто плеснули в лицо чем-то, похожим на эликсир молодости.

— Гена?

— Ну, наконец-то!

— Как ты меня узнал?

— А ты думаешь, что годы нас очень изменили?

— Меня так точно, не пощадили, а ты стал еще красивее. Кровь с молоком.

Если посмотреть на них со стороны, то конечно, Чаров выглядел несравнимо лучше, но и Остужев не превратился в старика. Держался ровно и ростом не уступал Чарову, вот только на лице тоски многовато и морщины поглубже. Цветастости не хватало.

— Такую встречу надо обмыть, — не успокаивался Чаров. — Как насчет стаканчика, другого?

— С радостью. Вот только в доме у меня кавардак, приглашать неудобно. — Кавардака в доме никакого не было. Жена Остужева была чистюлей, но квартира со всей начинкой выглядела слишком убого.

— О чем ты говоришь? Чем хорош Харьков, так это обилием всяких забегаловок. Найдем какое-нибудь укромное местечко и тихо посидим.

Ресторанчик они нашли быстро. Кухня была вполне приличной, а горилки с перцем везде хватало. Вспомнили молодость, посмеялись, и настроение приподнялось без помощи рюмки, а само по себе. Редко Остужеву удавалось забываться и не думать о трудностях и проклятой болезни.

— Ты чем занимаешься-то, Алеша? Романы пишешь? — спросил Чаров.

— Написал один, в молодые годы. Так до сих пор в столе и валяется. Теперь все это никому не интересно. А вообще-то я на пенсии. Инвалид. На работу не берут. И возраст не тот. Два раза в год в больницу кладут. Ну кому такой работник нужен?

— Мне. Срывайся с места и приезжай ко мне в Питер. Работа несложная. А зарплата хорошая.

— Шутишь? Жена с внучкой сидит, ее из Харькова не вырвешь, да и жилье…

— Стоп. Пусть жена сидит с внучкой. Приедешь один. Годик поработаешь, а там видно будет. Тысяча долларов в месяц на первых порах, а там посмотрим.

— Тысяча? Заоблачные деньги! Чем же я их отработаю?

— Будешь вести мои дела. Для этой должности годится только свой человек, честный и надежный. Я часто мотаюсь по командировкам, а своим замам не очень-то доверяю. Хапуги. Ты мужик неглупый, быстро поймешь, что к чему.

— А как же врачи?

— Думаешь, в Питере их меньше, или они хуже? Лечение за счет фирмы. Найдем частную клинику. Мое имя в городе знают, проблем не будет. Какие еще причины для отказа?

— Да нет никаких причин. За такую зарплату люди в Антарктиду едут, а тут Санкт-Петербург!

— Вот и ладушки. Я сегодня вечером уже улетаю. Даю тебе на сборы два дня. Сядешь на вечерний поезд послезавтра, а в Питере я тебя встречу. — Чаров достал бумажник и выложил на стол десять стодолларовых купюр.

— Это тебе аванс и на дорогу. Захватишь свою медкарту, анализы, рентгены, ну, в общем, все, что считаешь нужным. О врачах я позабочусь.

— Бог ты мой! Какая там, к черту, фантастика? Если чудеса наяву случаются! А я-то считал себя невезучим! Все, на что я мог рассчитывать, так это на кирпич с крыши, когда идешь по улице, а тут ангел на плечо сел, словно голубь.

— Я далеко не ангел, Алеша. Но настоящую дружбу ценить и помнить умею. Это норма, а не фантастика.

Остужев едва не заплакал. Вот так, в одночасье, вся жизнь переменилась, и о смерти уже не хотелось думать. К черту болезни! Жизнь и в сорок семь можно начинать заново.