Чарльз Маклин - Молчание

— Нью-Йорк — умирающий город, — жеманно проговорил ее юный кавалер, так похожий на нее, что их можно было принять за близнецов; его уже порядком развезло. — Какая, в задницу, настоящая!

— Не думаю, что кто-то из вас, молодые люди… — попытался вмешаться Том.

— При нынешнем положении вещей, — с жаром продолжала девушка, — я туда особенно и не рвусь. Люди утратили всякий пиетет к жизни, да и вообще ко всему. И все же надо верить, что мир становится лучше… — Она подняла на Тома глаза в цвет платья. — Привет, меня зовут Кассандра. Вы согласны? Согласны? Что он становится лучше, я имею в виду?

— Хотелось бы надеяться, — уклончиво ответил Том.

Они стояли у мраморных ступеней бассейна, вокруг которого образовалась альтернативная вечеринка; там в основном тусовался молодняк: одни сидели на газоне, покуривая травку, другие болтались как неприкаянные. Кто-то сказал ему, что пару минут назад вроде бы видели, как Карен пошла сюда.

— Я ищу свою жену. Знаете, высокая такая, с темными…

— В таком столпотворении легко потеряться, — перебила Кассандра. — Надо же было пригласить столько народу! Сама не знаю, что я здесь делаю. — Она покачала головой. — Вряд ли мы с ней встречались.

— В Нью-Йорке есть лишь два-три человека, с которыми я встречаюсь, — вставил невпопад ее «близнец». — Они там вообще почти все вымерли.

— Ну сколько можно, Бомон! — Кассандра обдала его раздраженным взглядом. — И откуда в тебе столько негатива?

Потом подцепила Тома под ручку и спросила, не хочет ли он потанцевать. Лучший способ кого-то найти, сказала она со смехом, в каком-то неуемном энтузиазме увлекая его за собой, — это дать ему возможность найти тебя.

Том неуклюже высвободился и быстро зашагал через газон назад к дому. Дождь пока так и не собрался, но пошли разговоры о том, чтобы перенести фейерверк на час раньше — так, от греха подальше.

Пробираясь сквозь битком набитый шатер, где под звуки джаз-квартета накрывали второй ужин, он искал глазами Карен, а сталкиваясь с друзьями, коротко бросал им: «Кажется, я где-то потерял свою жену», не желая показаться излишне озабоченным.

Когда какой-то незнакомец подкатил к нему и спросил, не имел ли он счастья и т. д., Том понял, что пора уходить. Он поднялся по ступеням украшенного гирляндами крыльца и прошел непосредственно в дом, решив напоследок пробежаться по опустевшим гостиным.

Карен как в воду канула.

Вероятно, она просто «устала» — в старые времена она употребляла это слово, когда сильно напивалась, — и вернулась в Эджуотер. Дело близилось к полуночи.

В худшем случае, рассуждал Том, поднимаясь по лестнице, она могла увидеть, как он разговаривал с Виктором Серафимом. Черт его дернул сюда притащиться. Совсем спятил мужик. Да еще в этом дурацком обезьяньем костюме. Он, видите ли, получил приглашение. А как он его поприветствовал — прямо как бывший однокашник… Господи Иисусе! Ладно хоть, он долго не задержался — сказал, что хотел, и был таков. Кроме Тамары, которой не терпелось услышать лишний комплимент ее чувству стиля в том, как она открыла простому люду двери в зачарованный мир Нонсача, никто о нем не упомянул. Если Карен и в самом деле была свидетельницей их встречи, то надо отыскать ее и все объяснить, пока она не сделала скоропалительных выводов, пока не перевернула все с ног на голову.

Это всего лишь вопрос урегулирования отношений, но отнюдь не конец света, убеждал он себя.

Именно Тамара поведала ему, как они с Карен, ее «новой лучшей подругой», некоторое время назад поднялись наверх припудрить носики, как немного поболтали на площадке, а потом непонятным образом разминулись. Вроде бы без всякой задней мысли, подумал Том, и все же… и все же он что-то заметил — какой-то проблеск жалости в глазах пожилой женщины, что его и взбесило.

Он подождал, пока хозяйка дома, отдышавшись, проследует дальше, и только потом поднялся на второй этаж, где находились спальни.

В одной из комнат для гостей ему показалось, что в воздухе витает едва уловимый аромат духов Карен; он остановился как вкопанный, словно почуяв, что она рядом, что след кончается там, но, проведя по губам тыльной стороной ладони, обнаружил, что, как это ни смешно, источником ее мускусного запаха были его собственные пальцы, все еще благоухавшие ее враньем после прогулки по пляжу.

Едва ли он мог ее осуждать — она просто спасала свою шкуру.

Выслушав ее «исповедь», Том задумался, не будет ли разумным и порядочным отпустить ее, отпустить их обоих. Хотя, конечно же, это не так-то легко. У него есть определенные обязательства. Никто не сможет дать им то, что давал он, никто не будет заботиться о них так, как он. Они зависят от него. А он — от них. Не это ли значит быть частью крепкой, надежной, любящей семьи?

Чем больше он об этом думал, тем больше убеждался: ее Мистеру Мэну — как и всякому благодетелю — следовало бы сохранять анонимность.

Из ванной донесся шум льющейся воды. Там кто-то был. Восторженно захихикала женщина… И был не один. Том без лишних размышлений обошел кровать, стоявшую рядом с раздвижной дверью, которая — теперь ему это стало видно — была чуть-чуть приоткрыта. Он отодвинул створку еще на дюйм, и в комнату ворвались любовные стоны, смешанные с шипением душа, бранным шепотом, комичным пошлепыванием мокрых тел… наконец они раскочегарились до поросячьего визга.

Он мог бы рассмеяться, но его раздирало от ревнивой убежденности, что там его жена. Трахается как ошалелая.

Требовательные вскрики на пленке из мотеля, задорное позвякивание браслета на лодыжке были все еще свежи в памяти Тома. Он перешагнул через плиточный порожек и хотел было отдернуть шторку душа, но тут увидел на полу газово-синее платье и белые трусики, сброшенные впопыхах, но это были не ее вещи. Не Карен.

— Я страшно извиняюсь, — пробормотал Том, отступая.

Он немного постоял в коридоре, дрожа от волнения, понимая, что надо постараться взять себя в руки.

Проползло еще пять минут.

Хендрикс встал с кресла размять ноги — никто не сделал ни малейшей попытки ему помешать. Подойдя к окну, он обвел взглядом круглую гравийную площадку с дубом посередине и надворные постройки за ней; ночного сияния неба было в самый раз, чтобы охватить контуры предметов. Движение на Уитли-роуд почти замерло. Детектив пытался просчитать, сколько времени у него будет на овладение ситуацией, когда он услышит, что внедорожник свернул на подъездную аллею. Десять, пятнадцать, самое большее — двадцать секунд, прежде чем его партнеры увидят свет фар.

Он все еще делал ставку на то, что Хейнс не вернется.

Второе сообщение на автоответчике было от приятеля Хейнса, адвоката Херба Мелцнера; тот предупреждал, что ему придется проторчать в конторе еще пару часов. Ссылка на предыдущий разговор. В меру недовольным тоном Херб проговорил, что, возможно, ему удастся найти какого-нибудь алчного адвоката, который охотно возьмется вести его дело ради рекламы… Не иначе как в ответ на вопрос Хейнса относительно его шансов добиться через суд права на отцовство и опекунство — еще и без поддержки со стороны матери. «Никаких шансов, приятель. Проще в аду в снежки поиграть».