Том Харпер - Затерянный храм

Рид откашлялся:

— Мистер Джексон и мистер Мьюр представляют американское и британское правительства соответственно. Мисс Папагианнопуло была на Крите ассистентом Джона Пембертона, английского археолога, перед его гибелью. И… — Точного определения у Рида не нашлось. — Мистер Грант.

Сорсель кинул на Гранта оценивающий взгляд — не враждебный, но осторожный.

— Добро пожаловать. Коньяк? А может, кальвадос?

— Нет, спасибо, — ответил за всех Рид, хотя Грант не отказался бы от глотка чего-нибудь согревающего.

— Bien. [42] Хорошо (фр.). (Прим. перев.)

Повозившись, как кот, Сорсель поудобнее устроился на своей кушетке. Из коробки на стоявшем рядом столике он достал длинный серебряный мундштук, вставил в него сигарету и медленно, глубоко затянулся. Вокруг его головы собрался нимб дыма. Все ждали, но хозяин казался целиком погруженным в свои мысли и почти не замечал их присутствия.

— Шесть лет назад вы купили в Афинах минойскую глиняную табличку у продавца по имени Молхо. — Рид говорил не очень уверенно, словно не слишком хорошо подготовленный студент на семинаре.

Сорсель едва заметно пожал плечами, выражая безразличие.

Профессор продолжал:

— Это была не целая табличка. Перед продажей ее разломили на две части.

— Разломил тот человек, который вам ее продал, — прибавил Грант. Глаза Сорселя сверкнули, как у змеи. — Он говорил вам об этом? Вторую половину Молхо продал Джону Пембертону.

Сорсель пристально посмотрел на Марину:

— А вы это видели? Где у вас доказательства?

— До позавчерашнего дня у нас была табличка. Ее украл немец, хотя он бы, наверное, сказал, что вернул ее себе, ведь изначально это он нашел ее на раскопках.

— Как она выглядела?

— Вот такого размера, — Рид показал размер ладонями, — на лицевой стороне — десяток строчек, написанных линейным письмом Б. На обороте был бледный рисунок — изображение, обычно связываемое с минойскими храмами. Я предполагаю, что и ваша половинка должна выглядеть примерно так же. Вот так?

Профессор вытащил сделанную Пембертоном фотографию, уже помятую и с загнувшимися углами, и передал ее Сорселю. Француз едва глянул на нее.

— Это может быть все, что угодно. В моей коллекции много предметов. Думаю, это лучшая частная коллекция микенских предметов в мире. Частная коллекция, — повторил он. Из его рта при этих словах вылетели маленькие облачка дыма. — Она не предназначена для публичного показа.

— Мы не публика, — произнес Грант. — И мы — не единственные, кто приехал сюда взглянуть на эту табличку. Почему бы вам не позвонить в афинскую полицию и не спросить, что случилось с Молхо? Он уже потерял руку, защищая вас от Бельцига. Вам об этом известно? — Он посмотрел в лицо Сорселю, цветом напоминавшее отмытый пергамент, и решил, что, похоже, Сорсель знал. — Теперь он потерял и жизнь, только в этот раз защитить вас не мог. Бельциг знает, что табличка у вас. Он явится сюда; может быть, он уже едет. Вы хотите знать, что он сделал с Молхо? Ничего хорошего.

— А если я покажу вам ее? Что вы станете делать с полученными знаниями? Интересно, вы хоть представляете, что именно ищете? — Сорсель требовательно посмотрел на Гранта, не дождался ответа и отвернулся, пренебрежительно фыркнув.

— Белый остров, — сказала Марина. Она не сводила глаз с Сорселя, не обращая внимания на злые или подозрительные взгляды своих спутников, сосредоточенные на ней. Сорсель пристально смотрел на нее. Уголки его губ дернулись вверх в улыбке, но Грант не понял, показывал ли хозяин дома уважение или торжествовал маленькую победу. — Белый остров стал местом последнего упокоения Ахилла, мать перевезла туда тело сына после его гибели у стен Трои. Оттуда и пошел культ Ахилла. Табличка содержит ключ, который поможет нам отыскать этот остров.

Сорсель рассмеялся несколько едко:

— Может быть. Но как вы им воспользуетесь? Вам удалось расшифровать минойский алфавит? — Ответ он прочел на их лицах. — Полагаю, нет. Многие пытались это сделать — я и сам, и не один раз. Такая табличка — словно женщина. Можно владеть ее телом, но свои секреты она не отдаст никому. — Он выпустил колечко дыма. — Вы знаете, каково изначальное значение слова «музей»? Это был не выставочный зал, куда необразованные люди могли прийти поглазеть на предметы, значение которых им никогда не удастся понять. Это был храм, посвященный музам, музейон, святилище богини памяти. Служившие в нем мужчины принадлежали к священному ордену жрецов и поэтов, и не было там никаких туристов, которые платят по два гроша, чтобы их развлекали.

— Ну мы-то не туристы, — выпалил Джексон. — Профессор Рид вон — из Оксфордского университета.

Сорсель рассмеялся:

— Я был в Оксфорде. В молодости я посетил все столицы учености. Париж, Берлин, Оксфорд. Я сидел у ног самых великих из ученых мужей и расспрашивал их о Троянской войне. Они смеялись надо мной. Даже когда Шлиман доказал, что Гомер был прав, они не могли с этим согласиться. Они распространяли о нем ложь — что он приправлял свои находки безделушками, купленными на афинских рынках, что его отчеты о раскопках были придуманы, что он сам не мог различить культурные слои в своих находках. Клевета! Когда он поехал в Трою, они говорили, что он ничего не найдет. Когда он нашел, да не один, а с полдесятка городов, они заявили, что ни один не подходит для того, чтобы называться Троей, — одни слишком ранние, другие слишком поздние, или в слоях не прослеживается никаких признаков военных действий. Они высмеивали его, потому что их слабого воображения не хватало на то, чтобы ему поверить. И эти люди решили, что я — еще один Шлиман, богатый мальчик, который хочет потратить свои деньги на то, чтобы строить воображаемые замки. Для них не было времени героев. Они — маленькие люди с ограниченным умом, который не может понять настоящего масштаба героев. Их мнение для меня мало что значило. И я решил, что, насколько смогу себе позволить, стану собирать памятники эпохи героев и с почестями хранить их славу. К тому же Белый остров не спрятан, как не были спрятаны ни Троя, ни Микены. Если люди потеряли его, так только потому, что в него не верили. Вы же знаете историю Кассандры, троянской пророчицы, чьим уделом было говорить правду, но ей никогда не верили? Это она — настоящая героиня истории, а вовсе не Елена, Ахилл или Одиссей. В течение трех тысяч лет правда истории Трои была известна каждому поколению, и каждое поколение, по слабости ума, отказывалось в нее поверить.

— Но все источники друг другу противоречат, — наконец вставила слово Марина. — В зависимости от того, кому веришь — Плинию, Павсанию, Ликофрону, Страбону или Арриану, — остров может быть в устье Дуная или Днепра или вообще где-то в открытом море.