Билл Нэйпир - Икона и крест

Второе преступление на почве любопытства я совершил спустя три дня после того, как чуть не попался за первое. Четверо моряков умерло от чумы, и на тот корабль было отправлено трое с „Тигра“. Среди них оказались мой саутворкский приятель Майкл, Хангер и какой-то незнакомый мне матрос. Вместо того чтобы спускать шлюпку, между кораблями натянули веревку, а потом моряки по очереди надевали страховку и, перебирая руками, отправлялись на тот корабль. Хотя море было спокойным, веревка то натягивалась, то провисала, и человека то подбрасывало в воздух, то окунало в воду — к вящей радости зрителей. На протяжении всего мероприятия музыканты играли всякие бравурные мелодии. Капитан, Рауз, Хэрриот, Сент-Клер, Кендалл и остальные джентльмены собрались на корме. Время было самое подходящее.

Вниз по лестнице — за это меня никто не повесит.

По коридору к корме: по-прежнему никого. Раздавались лишь сотни стонов самого „Тигра“. Привлеченные зрелищем, все поднялись на палубу.

Я стучу, вхожу в каюту и закрываю за собой дверь. Заслонка в переборке плавно отъезжает в сторону.

Там стоит несколько склянок, в одной из которых хранятся высушенные зеленые насекомые (странно!), в другой — черные скукожившиеся листья, а в остальных — какие-то белые порошки. Я разворачиваю ткань. Меня бьет дрожь, я изо всех сил прислушиваюсь, не слышно ли чего за скрипами корабля. И вот что я вижу.

Три доски. Центральная — около фута в высоту и девять дюймов в ширину. Две другие соединены с ней деревянными петлями так, что они могут лечь поверх нее или раскрыться, выстроившись в ряд. В центральную доску вделан прямоугольный кусок какого-то растрескавшегося сучковатого дерева. Его окружает широкая серебряная полоса, а в ней, словно изюм в пудинге, разбросаны бриллианты, рубины, сапфиры, изумруды и желтые камни, название которых мне не известно.

На левой доске изображение: женщина с большими, как у коровы, глазами, с неимоверно длинным тонким носом, крошечным ртом и заостренным подбородком. Видно лишь ее лицо — волосы, уши, шею и тело закрывает черный платок. На груди женщины покоится младенец, прижимающийся щекой к ее щеке и завернутый в длинное покрывало. У него длинные вьющиеся волосы и крошечные ручки и ступни. Вокруг их голов — нимбы. Еще там была надпись, подобных которой я до сих пор не встречал. Все это на кроваво-красном фоне.

На правой доске картина вполне знакомая: Иисус на кресте, черное солнце на штормовом небе, у ног Спасителя плачут женщины, а мужчины отводят глаза и воздевают руки, словно хотят загородиться от этого зрелища.

Забыв о времени, я глазею на это диво. Откуда оно, кто его создал, что оно означает?

Чувствую, что построение, симметрия — все сделано так, чтобы привлечь внимание смотрящего к прямоугольному куску дерева в середине этого странного сооружения.

Смех и шаги на лестнице возвращают меня в настоящее и напоминают об опасности. Я поспешно складываю доски, завертываю их в ту же ткань, кладу обратно в тайник и ставлю на место задвижку. Вот я у двери, вот иду по коридору, потом вверх по лестнице, на свежий воздух, к солнцу, и никто, насколько я могу судить, не заметил моего отсутствия».

«Не спать!» — твердил я себе.

— Давай рассуждать логически. Перед нами реликвия, некий таинственный предмет. Именно за ним охотились убийцы Теббита. Не за золотом, не за брильянтами — их интересовал кусок дерева в центре триптиха.

Зоула вытянулась на диване, положив голову на диванную подушку. Будь я сделан из камня, может, у меня и получилось бы не обращать на нее внимания. Этот живот… Эти груди…

— Какого триптиха?

— Он описывает икону.

— Хорошо, Гарри. А дальше? То, что ты говоришь, — просто слова.

— Заговорщики-католики взяли с собой в экспедицию икону. Они руководствовались религиозными соображениями.

— Пока все понятно. Как насчет небольшой прогулки?

— Я бы предпочел постель.

— Зато на прогулку можно отправиться вдвоем…

Мы рассмеялись.

— Что за религиозные соображения? — продолжил я. — Они пытаются сорвать экспедицию, и, если принять твою версию насчет семьдесят седьмой долготы, предполагалось, что там будет основана протестантcкая колония и учрежден новый календарь. Но обрати внимание на год — тысяча пятьсот восемьдесят пятый. Обрати внимание на очаровательное совпадение с попыткой в тысяча пятьсот восемьдесят шестом году свергнуть королеву Елизавету с престола. Как раз тогда колонисты должны были обустраиваться на новом месте.

— Ты о заговоре Бабингтона? В результате которого Марии Стюарт отрубили голову?

Я отпил остывшего кофе.

— Я предполагаю, что связь есть. В случае убийства королевы Елизаветы должно было начаться испанское вторжение в Англию.

— Гарри, не тяни! Объясни мне, какая тут связь с той реликвией.

— Я считаю, что описанный кусок дерева — от того креста, на котором был распят Иисус Христос.

Зоула нервно моргнула, села и уставилась на меня.

Интересные глаза. Темные, умные. Такие глаза способны заглянуть в самую душу…

— Что ты говоришь, Гарри?

— Если монарх дотронется до какого-нибудь предмета, имевшего отношение к Христу или Деве Марии, то тем самым он удостоверит свое божественное право на престол.

— Пока все неплохо, — осторожно сказала Зоула.

— Теперь давай представим, что этот кусок дерева поцеловала Мария Стюарт, а потом его переправили на семьдесят седьмой градус западной долготы.

Зоула еле заметно кивнула.

— И давай представим, что заговор Бабингтона увенчался успехом. Мария Стюарт и Елизавета устраивают драку, после чего испанцы вторгаются в Англию. А право на Северную Америку Мария уже подтвердила, поцеловав крест. Это стало бы колоссальной победой католиков. И вот, когда положение Марии становится достаточно прочным, под властью католиков оказываются обе долготы — и северная, и южная.

Протестанты уже не могут учредить календарь доктора Ди. А Риму ничто не мешает сделать это — и состричь все купоны. Истинная религия выигрывает гейм, сет и матч. Протестантская ересь терпит сокрушительное поражение и, возможно, вскоре вообще исчезает с лица Земли.

— Красивая теория, Гарри. Аккуратная. Не хуже моей. Возможно, удар по голове не прошел для тебя бесследно. Видишь ли, какое дело… Чтобы твоя теория работала, нужен настоящий кусок дерева от того креста. Где ж ты его откопаешь?

— У крестоносцев такой был. Они называли его Подлинным Крестом.

— Гарри, двадцать первый век на дворе. Все это не более чем легенды.

— Понимаю.

Зоула склонила голову набок и посмотрела мне прямо в глаза. Потом холодно сказала:

— Гарри, ты вызываешь у меня уважение. Правда-правда! Беда в том, что ты возомнил себя сверхсуществом и тебе приходится так и эдак меня обрабатывать, чтобы я доросла до твоего уровня. Одновременно ты сидишь тут и не сомневаешься, что я подниму тебя на смех.