Билл Нэйпир - Икона и крест

— Кто-то мог и выжить… — возразил я.

— Перестаньте же наконец препираться! К чему нам все это? — спросила Дебби с отчаянием в голосе.

— Это может спасти тебе жизнь, Дебби, — сказал я. — У ацтеков было два календаря. В первом насчитывалось триста шестьдесят пять дней, поделенных на восемнадцать месяцев, по двадцать дней в каждом, так что пять дней оставались неучтенными. Они назывались Дни Пустоты, когда не полагалось ни огня, ни еды, ни секса. Но у них имелся второй календарь, священный. В нем было двести шестьдесят дней, поделенных на тринадцать месяцев по двадцать дней в каждом.

Так что отсчитываешь триста шестьдесят пять дней и оказываешься в начале первого цикла, после двухсот шестидесяти — в начале второго, а спустя пятьдесят два года [22] По календарю с 365-дневным циклом. — в начале обоих. Два больших колеса, на которые нанесено время.

Я пытался пояснить свои слова, вращая руками и изображая шестерни, но без особого успеха.

— Так ты слушай. Год длиннее трехсот шестидесяти пяти дней (на шесть часов), и получается, что через пятьдесят два года оба календаря отстают уже на двенадцать дней.

— Хорошо, Гарри. И что? Как это спасет мою жизнь?

— Чтобы к концу пятидесятидвухлетнего цикла привести календарь в соответствие с временами года, они следующие двенадцать дней выкидывали из счета. В это время выполнялись грандиозные обряды, устраивалось шествие к Холму Звезды и совершалось полуночное жертвоприношение пленника. Его раскладывали на земле, вырезали сердце, а на его месте возжигали огонь. Тут-то у нас все и сходится, Дебби. Это и есть ответ на вторую загадку Огилви. Он упоминает священную звезду. Это — Звезда Колес Времени…

— Известная также как Звезда Возжигания, — добавила Зоула. — Полагаю, это есть на ацтекском календарном камне, описанном в тысяча восемьсот десятом году Гумбольдтом.

— Нет, там показана смена мировых эпох во времени. Скорее это есть у Ланды, в книге тысяча пятьсот восемьдесят шестого года.

— Я думала, она утеряна, Гарри.

— Так оно и было в течение трех столетий, однако ее нашли — в Мадриде. Лишь твое невежество…

— Прекратите! — сжала кулачки Дебби. — Вопрос идет о жизни и смерти. Что еще за звезда?

— Альдебаран. «Глаз быка». Яркая красная звезда в созвездии Тельца.

Зоула несколько раз прошлась взад-вперед. Потом надула щеки.

— Может, тут что-то и есть. Найти на старой испанской плантации что-нибудь, имеющее отношение к счетоводу, и провести линию к точке, в которой Альдебаран появляется над горизонтом.

В моей раненой руке пульсировала боль.

— Найти ближайший многоугольник, чем бы он ни оказался. И там, где этот многоугольник, или под ним, ты и найдешь свою икону.

Я повернулся к Дебби:

— Думаю, она у нас в руках.

— Ну и ну! Здорово! Какие вы крутые! — ответила она. — Ладно. Только величайшим умам по плечу такое.

А уж придумать, как отсюда выбраться, вам и вовсе раз плюнуть.

Я нарезал еще несколько кругов по вилле. Моя голова была склонена — будто в глубоком раздумье.

Время от времени я посматривал по сторонам. Большой розовый овал солнца коснулся горизонта и пошел вниз, во всем своем малиново-желтом великолепии, пересеченном тут и там черными полосами. У меня никак не получалось представить себе, что это мой последний закат.

Картина была ясна: человек на пристани, человек у ворот (Коджак) и двое наверху. Молодые греки, которым дали указание оставить нас в покое. Ни один дюйм ограды не был оставлен без наблюдения. А еще они хотели есть, ходить в туалет и пить. При здешней жаре пить они должны много…

Вскоре солнце начало совсем исчезать, а окрестные холмы огласились криками местных насекомых, словно бы подражающих писклявым фанаткам. Когда небо потемнело, появились Кассандра с Хондросом, оба элегантно одетые, будто собрались куда-то на вечер.

На Кассандре — узкое розовое платье, маленькая сумочка и гирлянда золотых украшений, Хондрос — в черных брюках, черной шелковой рубашке и со «свастикой» на шее. Он не обратил на меня внимания, а Кассандра искоса бросила сладострастный взгляд. Они залезли в ждавший у ворот полноприводный «крайслер». Коджак открыл ворота, и я проследил, как исчезли за холмом красные огни.

Вышли две-три звезды. До полуночи оставалось около пяти часов.

Из какой-то будки послышался клацающий металлический звук, и всю территорию — бассейн, джакузи, ограду и саму виллу — залили потоки света, будто автомобильную стоянку при торговом центре. Я все еще не видел выхода, а прогулка изнуряла меня.

Во время очередного обхода в кухне зажегся свет, и я заметил Дебби, которая чем-то занималась у раковины. Чуть позже до меня донесся запах готовящейся еды.

Из дома вышла Зоула.

— Гарри, есть хочешь?

Я не хотел, но в ее голосе было что-то еще. Мы пошли к стеклянным дверям.

— А вы? — резко спросила Зоула, глядя на Код-ясака.

Тот вынул револьвер из-за пояса джинсов, помахал нам с Зоулой, веля идти к дому, и крикнул что-то своему коллеге на балконе.

Длинный кухонный стол был накрыт на семерых — похоже, для нас троих и четырех горилл. Горели свечи. Я решил, что женщины немного переборщили с гостеприимством: скоро эти люди будут всаживать в наши тела одну пулю за другой.

Вошли двое гангстеров, дежуривших наверху. Человек с пристани не появлялся.

Жара было ужасной. В раковине стояла миска с залитой водой картошкой, которую чистила Дебби. Зоула поставила на электрическую плитку тяжелую сковороду. Оглянувшись через плечо, она сказала:

— Как в моей гринвичской квартире, Гарри.

Чтобы увязать ее замечание со сковородкой, мне понадобилась секунда.

— Вы с Дебби готовите что-то особенное, — ответил я, и сердце в моей груди так и забилось.

— Ты прямо в точку.

«Что-то особенное».

— Кажется, мы почти решили ту задачу, — сообщила Дебби стоявшему рядом молодому человеку.

— Ага…

Ему было все равно. Он стоял за спиной Дебби и, не скрываясь, осматривал ее с головы до ног.

А решать было что. Все они стояли на расстоянии дальше вытянутой руки, и каждый держал по пистолету. Я не понимал, где дамы собирались искать ответ.

— Да, — согласилась Зоула, — Я думаю, у нас получилось. Гарри, не нарежешь хлеба? Мы хотим сделать тостики.

Хлебница стояла на кухонном комбайне. Я поплелся к ней, показывая всем своим видом, что едва передвигаю ноги. Коджак отступил, не сводя с меня внимательного взгляда. Я оглянулся в поисках хлебного ножа, нашел его в ящике стола.

— Ты уверен, что тебе это по силам, Гарри? — спросила Зоула, и я наконец понял, к чему она клонит.

— Само собой.

Дала себя знать армейская закалка.

— Тут слишком много, — сказала Дебби.