Максим Шаттам - Кровь времени

Марион всегда считала себя волевой женщиной с закаленным характером, которая знает, чего хочет. Но в самый критический в ее жизни момент, когда ей следовало бы показать себя сильной — ударить этого мотоциклиста, разорвать дистанцию, бежать, спасая свою жизнь — она оказалась настоящей тряпкой. На следующий день она позвонила человеку из ДСТ и согласилась скрыться. «Это лучшее, что можно сделать, — не раз повторял ей агент. — Самое надежное».

Марион не могла позволить себе нанять телохранителей. ДСТ тоже не стала действовать подобным образом. Более эффективным и надежным они считали другой метод: спрятать ее до тех пор, пока все не будет готово к ее возвращению, пока дома ей не будет гарантирована безопасность.

Она сложила «Уэст-Франс», расплатилась по счету и увидела брата Дамьена, который сидел в углу и явно был погружен в себя.

— Я молюсь, — сказал он.

Одарив его улыбкой, чтобы избежать необходимости объясняться, она тут же направилась назад, к грудам старых газет. Возобновила свои изыскания с мартовского номера «Эксельсиора» за 1928 год — с очень четкими фотографиями, характерными для этого издания. Примерно за полтора часа работы просмотрела стопку «Эксельсиора» и перешла к «Пти журналь» и его иллюстрированному приложению. Брат Дамьен был на удивление молчалив, с тех пор как Марион возвратилась с обеденного перерыва. Женщина подумала, не обиделся ли он на то, что она всячески избегала его общества. Чуть позже услышала ответ на этот вопрос — в виде ровного дыхания с легким присвистом: брат Дамьен просто-напросто заснул. К трем часам дня строки, которые она просматривала, стали сливаться перед глазами, заголовки утратили всякий смысл. Марион пришлось признать, что теперь она тратит на каждую страницу значительно больше времени. Именно в этот момент взгляд ее остановился на выразительном заголовке статьи: «Ужасная находка в Египте — убитые дети». Руки Марион вцепились в газету.

«Каирский мальчик, чье безжизненное тело обнаружено два дня назад, стал четвертой жертвой страшного монстра, терроризирующего славный египетский город. Местная полиция при активном содействии британского инспектора использует все имеющиеся средства, для того чтобы схватить жаждущего крови безумца, который бродит по улочкам восточных предместий. По словам официальной представительницы местного женского клуба, пользующегося заслуженной известностью, „в настоящий момент этот душевнобольной охотится только за детьми из отдаленных кварталов, но, кто знает, быть может, завтра он станет частым гостем на самых знаменитых площадях и улицах Каира!“ Это печальное дело начинает беспокоить английские и французские семьи (их, как известно, много в египетском городе). В ближайшие дни губернатор лорд Ллойд должен издать официальное коммюнике с целью предотвратить возможную панику. В очередной раз обаяние страны фараонов оказывается замешанным на крови и тайнах, сливающихся в неразрывное целое в тени пирамид».

Помимо высокопарного стиля статьи, Марион была поражена очевидным равнодушием автора и отсутствием у него сострадания к попавшим в беду людям. Особенно ее потрясли слова этой женщины: ее абсолютно не трогала гибель детей, и беспокоилась она только о том, что в число потенциальных жертв могут попасть и отпрыски колонизаторов. Марион с трудом верилось, что кто-то способен быть настолько равнодушным. Эти слова наверняка вырваны из контекста всего интервью или искажены из-за того, что редакция газеты находилась далеко от места событий. По крайней мере Марион пыталась себя в этом убедить.

Теперь она располагала несомненным доказательством того, что дневник Джереми Мэтсона не плод больного воображения. «Ты это знала. Этот дневник слишком личный, слишком сложный, чтобы быть выдуманным…» С обнаружением статьи вера в подлинность книги обрела надежный фундамент. Каждая строчка личного дневника отныне содержала для Марион еще больше аромата прошлой жизни, теперь, увы, утраченной. Джереми Мэтсон существовал на самом деле. И кто знает, быть может, он еще до сих пор живет в какой-нибудь части света…

Март 1928 года. Одуряющие, вызывающие тошноту пары алкоголя еще плыли по комнате. Джереми приоткрыл один глаз; разум упорно пытался избавиться от навязчивого клубка из остатков сновидений. Мало-помалу свет прокладывал дорогу в его сознание, но запах оказался быстрее — жестоким спазмом скрутило желудок… Мэтсон стремительно нагнулся, чтобы его вырвало на пол, а не на самого себя, но из пересохшего рта не пролилось ни капли. Тяжелые, навязчивые удары сердца отдавались в голове… Казалось, весь выпитый им накануне алкоголь сначала иссушил тело, а затем скопился позади глаз и, вертясь, втягивал в это неконтролируемое движение глазные яблоки и мозг. Мэтсон схватился за волосы, глухо рыча. Черное пятно появилось перед окном, там, где Джереми ожидал увидеть только расплывчатую дымку белого цвета. Он с остервенением мигал и щурился, пока изображение наконец не сфокусировалось. Там стоял человек. Джереми приподнялся, опершись на локоть: лицо стало более четким, черты его постепенно прояснились, несмотря на режущий глаза свет из окна.

— Азим?.. — глухо пробормотал англичанин.

— Одевайтесь, нужно поговорить.

Джереми недовольно заворчал.

— Ну же, подъем! — приказал Азим довольно грубо.

— Который час?

— Самое время поговорить.

Мэтсон приподнял бровь, выпрямился и ушел в ванную; вскоре Азим услышал, как англичанин ругается, принимая холодный душ. Несколькими минутами позже Джереми неумело причесывался на глазах коллеги, сидящего за письменным столом.

— Ну?

— Почему вы мне ничего не сказали?

Он остановился, так и не вытащив расческу из волос.

— Не сказал о чем?

— Не надо держать меня за идиота на том основании, что я не англичанин или, что еще хуже, потому что я араб! Я знаю, почему вы любой ценой добивались этого расследования… знаю!

— О нет, Азим, вы ничего не знаете…

— Убийство в квартале Шубра. Такое же чудовищное насилие и нечеловеческая ярость и те же следы извращенного надругательства. И вы там были, ведь это вы вели то дело! Я прочел ваш отчет.

Джереми бросил расческу на лакированный стол и медленно обвел взглядом комнату вокруг себя, пошел за пачкой сигарет, вытащил одну и закурил.

— Скажите, из-за чего вы так рассердились? — вдруг спросил он гораздо спокойнее.

— Вы располагали сведениями, которые могли бы помочь в нашем расследовании, — вам следовало поделиться ими со мной!

— У меня не было ничего определенного — ничего, что могло бы нам помочь.

Англичанин полностью обрел свойственное ему спокойствие и глядел на Азима поверх облака табачного дыма, пытаясь угадать его мысли.