Филипп Делелис - Последняя кантата

— Но с чем соотносились бы эти цвета?

— Я не знаю. Это вы хотите найти символы любой ценой и видите их там, где их нет!

— И это придало бы цвета королевской теме?

— Подождите минуту, — сказал Дюпарк.

Он схватил лист нотной бумаги, записал по памяти тему и сходил за другой книгой, с виду еще более потрепанной, чем предыдущая. Полистав ее, он наконец поднял голову:

— Как вы знаете, вся королевская тема содержит двадцать одну ноту. Вы хотите последовательности двадцати одного цвета, разумеется, с повторами?

— Нет, я думаю, что определяющими являются первые пять нот, до интервала уменьшенной септимы.

— Это то, что называется женской интуицией, потому что до сих пор производил эффект, скорее, последующий хроматизм. Наконец, пойдем дальше… цвета первых пяти нот в системе Кирхера такие: синий, оливковый, красный, малиновый и «фиалковый», как говорили в те времена, то есть сочетание синего и красного. Я уверен, что теперь вы значительно обогатились…

Летисия решила, что на сей раз ирония слишком злая. Дюпарк расшифровал ей цвета исключительно ради того, чтобы как можно больше унизить ее. Она встала. Жиль тоже.

— Погодите!

Удивленные возгласом, они посмотрели на Дюпарка, который сейчас казался искренне огорченным.

— Погодите. Существуют еще две системы символического чтения. Прежде всего согласованность со звездами, которая основана на интервалах. Это самое простое, ибо лишь некоторые из них привели к согласованности с объектом постановки.

Он снова прочел тему и продолжил:

— Первый интервал — это минорная терция, которая соответствует Сатурну. Потом — мажорная терция, она соответствует Юпитеру, дальше… — указательным пальцем правой руки он вел по своей записи темы, — дальше у нас нет ничего, кроме чистой кварты, уже к концу, которая соответствует Марсу. Остальные не согласовываются ни с чем. Вы можете проверить, что ни одно астральное тело не согласовывается с уменьшенной септимой. Вот ваша выигрышная тройка, мадемуазель Летисия: Сатурн, Юпитер, Марс… при условии, конечно же, если вы не ограничитесь лишь первыми нотами.

Летисия спрашивала себя, должна ли она запомнить все объяснения профессора. И почти помимо своей воли спросила:

— И последняя система символов?

— Если вы безусловно хотите это знать… — сказал профессор с таким видом, словно ему стоило огромных усилий ответить на вопрос, — …надо вам рассказать о системе соотношения еще более древней, о символизме алхимии. И тут, следуя порядку нот, у вас Земля будет до, Вода — ми (без бемоля) и Огонь — соль. Лишь, к сожалению, нет ничего у двух последних нот, ля-бемоль и си не соответствуют четвертому главному элементу — Воздуху, он символизируется только фа. Но фа в теме мы находим гораздо дальше. Вот, теперь вы знаете все, и вам нелегко будет выбрать…

Профессор снова принял свой невыносимый тон. Летисия молча вышла из кабинета, а Жиль с мрачным видом все же попрощался с Дюпарком.

В вестибюле их остановил Леон. В руках он держал конверт.

— Мадемуазель Форцца, у меня для вас письмо…

— Но я не переадресовывала свою корреспонденцию на консерваторию!

— Да, мне это тоже показалось странным. Его только сейчас принес курьер. Он сказал: «Передайте ей, когда увидите».

— Как он выглядел? — спросил Жиль.

— О, один из этих невежд на скутере. Не знаю, с кем он может быть связан…

Леон отошел. Летисия вскрыла конверт и с удивлением посмотрела на его содержимое — небольшой белый листок, сложенный пополам, на котором были напечатаны три строчки:

Но где премудрость обретается?

И где место разума?

Не знает человек цены ее, и она не обретается на земле живых. [133] Библия, Книга Иова, глава 28, стихи 12 и 13.

— Что это значит, Жиль?

Комиссар внимательно изучил листок. Его охватило сомнение: он не хотел волновать Летисию, но и не мог скрывать от нее опасность.

— Это угроза смерти, Летисия.

Париж, наши дни

Жиль пригласил Летисию пообедать в «Телеграфе» на улице Лиль. Ресторанчик, куда издавна ходили почтовые барышни, был его любимым. Летисия выглядела мрачной. Он хотел бы видеть ее жизнерадостной и уверенной в себе, но знал, что он ответственен за ее подавленное настроение. Записка, полученная в консерватории, выбила ее из колеи. Жиль усилил меры безопасности, но угроза оставалась.

После их разговора накануне с профессором Дюпарком Летисия работала над разными вариантами расшифровки королевской темы. Жиль прекрасно понимал, какие чувства она может испытывать: она считала делом чести раскрыть секрет, который уже стоил жизни двум ее друзьям. Летисия с рассеянным видом потягивала аперитив из белого вина и черносмородинового ликера, свет ресторанных люстр так выгодно освещал ее глаза, что наводил на мысль о новой «теме взгляда»…

— Не берите все на себя, Летисия, — сказал Жиль, отставляя свой стакан. — Пьер и Морис были в расследовании почти на том же этапе, что и вы, когда они заявили, что раскрыли секрет.

— Что вы хотите этим сказать? — удивленно спросила Летисия.

— Я хочу сказать, что они догадались, что тема отходит от норм своего времени, и поняли, что она содержит в себе сообщение. Это их главное открытие, и вы его тоже сделали.

— Я думаю, что они прошли дальше.

— Возможно, они нашли какие-то элементы секрета, но не раскрыли его. Я по-прежнему убежден, что мы должны сначала найти то, что Фридрих Второй захотел спрятать, и только тогда тема станет нам ясна. Но этим займусь я, а не вы. Вам теперь необходимо отдохнуть.

— Нет, я не хочу. Сейчас я живу только королевской темой. По ночам мне снятся ноты.

— Тем больше поводов на какое-то время отключиться.

Они молча принялись за обед. Шум разговора вокруг них казался чем-то неуместным.

— Среди ваших расшифровок что-нибудь выглядит особенно значительным?

— Трудно сказать, потому что когда манипулируешь с темой и так и сяк, можно увидеть что-то не такое уж необходимое. Я хочу сказать… символы, которые Бах ввел неосознанно. Все очень сложно, потому что у Баха всегда имеется два измерения: одно явное и второе скрытое. Это в какой-то мере как музыка внутри музыки или как живописное полотно, скрытое под слоем другой живописи.

— …Которую не заметишь, если не подойти ближе и не прищурить глаза, — сказал Жиль. — Так, да?

— Да, так… Сейчас я щурю глаза — то есть уши — и, мне кажется, что-то различаю, но, возможно, прохожу мимо главного.

— Ну и что дальше?

— Так вот… я в основном работала по методу гематрии, науки производных чисел каббалы. Иоганн Себастьян особенно любил ее. Все музыканты в той или иной мере заворожены числами. У нас есть свидетельство Леопольда Моцарта, где он рассказывает об интересе его сына к арифметике еще в шестилетнем возрасте. И сам маленький Вольфганг в четырнадцать лет в письме своей сестре в Манту подписался «Вольфганг фон Моцарт, друг Ряда Чисел». Мы могли бы привести и другие примеры…