Анри Лёвенбрюк - Бритва Оккама

Эта книга — сплошной вымысел. Да я и не думал выдавать то, что вы здесь найдете, за реальные факты. Не такой я человек…

Тем не менее тетради Виллара из Онкура действительно существуют, и, если верить историкам, в этой таинственной подшивке не хватает нескольких страниц.

То, что осталось от рукописи, датированной XIII веком, было найдено в 1825 году среди бумаг из аббатства Сен-Жермен-де-Пре и ныне хранится в Национальной библиотеке под грифом MS. Fr. 19093. Многочисленные копии вы найдете в Интернете.

Я искренне благодарен Фабрису Мацца, автору «Большой книги загадок», который помог мне расшифровать секретные страницы Виллара.

Услышав, как длинная и толстая игла мягко входит в его череп, Кристиан Константен понял, какая лютая смерть ему уготована.

И этот свет, все более ослепительный.

Распростертый на дубовом столе, он уже давно не мог пошевелиться. Парализующее вещество, которое ему ввели, оказалось сильнодействующим и необычайно коварным: Кристиан Константен осознавал все, что проделывали с его телом, плотью, головой, но не мог сопротивляться. Он лишился даже возможности выразить охвативший его панический ужас.

Видимо, руки ему связали в самом начале, когда лекарство еще не подействовало, а теперь тело полностью отказывалось подчиняться. Ему предстояло стать бессильным свидетелем собственного неспешного умерщвления. Не ведать, не понимать, в чьей власти и почему он оказался, было пыткой более жестокой и варварской, чем сама мысль о смерти.

И хотя по-настоящему он не почувствовал иглу, ярко блеснувшую где-то рядом, он все-таки слышал, как она проходит сквозь родничок и узкую щель, проделанную в шве лобной и теменной костей.

Сначала послышались отвратительные чавкающие звуки, потом сухое потрескивание, словно кусок железа терли о толстую кору. Затем неглубокое и осторожное проникновение в податливую массу — теменную долю мозга. Неотвратимое кропотливое вторжение, словно хоботок гигантского насекомого, откладывающего яйца в живую плоть.

Мне буравят мозг, а я в сознании.

Пока игла все глубже входила в его мозг, он пытался убедить себя, что все это ему снится. Но сны не бывают такими яркими, Кристиан . Пусть сны и вводят нас в заблуждение, зато реальность не лжет.

Жидкость растеклась по мозгу. Внезапно его страх обратился в рой смутных картинок.

С этого момента в голове у него все перепуталось. То ли спасительный выход, то ли отражение близкой смерти в последнем зеркале. Похоронная музыка. Вспышки разрозненных образов, заполонивших ум и поле зрения. Обрывки его — или чьей-то еще — жизни: жена, прожитые им шестьдесят лет, незнакомые, забытые лица, оглушительный шум и этот свет, все более ослепительный .

И вдруг все погасло.

Потом наступил холод смерти, ледяной поток, поглотивший его целиком. Боль, страх, бессчетные вопли, не находившие выхода.

За долю секунды до смерти Кристиана Константена осенила последняя, короткая и точная мысль. Последний осколок сознания.

Во внезапном озарении он понял.

Понял, почему его убивают.

Его квадрат . Их секрет. Все очевидно. Запоздалая, но неопровержимая догадка. Сейчас их секрет будет похищен. Столь древний секрет.

И тогда он умер.

I. В начале.

Первый квадрат у нас в руках. Сама розетка заключает в себе все тайны микро- и макрокосма.

Теперь нас ничто не остановит.

Пустота должна проступить.

Сон Ари Маккензи внезапно прервал звонок телефона на другом конце квартиры. Сквозь жалюзи белесыми полосками пробивалось низкое зимнее солнце. Он протер глаза, взглянул на будильник у изголовья. С трудом разобрал четыре красные цифры. Расплывчатые очертания постепенно прояснились. 08.13. Кто названивает ему в такую рань?

После нескольких звонков сработал автоответчик. Ари сел в постели. Он колебался. Что толку нестись в гостиную, ведь все равно телефон умолкнет у него перед носом? Так случается всегда — одно из типичных проявлений подлых законов Мёрфи. Он ругнулся. Кому приятно, чтобы его подняли ни свет ни заря, особенно если накануне он засиделся допоздна с бутылкой Доброго шотландского виски.

Он сразу узнал голос Поля. Поля Казо, самого старого друга его отца. И быстро понял, что творится что-то ненормальное.

— Ари! Умоляю… Случай сверхсрочный. Приезжай ко мне в Реймс, как только получится. Сегодня же. Время не терпит. Я… Я ничего не могу рассказать по телефону. Все очень серьезно… Я…

Ари спрыгнул с кровати и бросился в гостиную, но, когда он добрался до телефона, Поль Казо повесил трубку, а кассета старого автоответчика уже перематывалась.

Он рывком выдвинул ящик комода и достал записную книжку. Поспешно набрал номер Поля Казо. Занято. Чертыхнувшись, Ари повесил трубку, затем повторно набрал номер, и снова безрезультатно.

Не теряя времени, он побежал в ванную, натянул джинсы и белую рубашку, подхватил мобильный и, на ходу заправляя рубашку, направился к двери. Снял с вешалки кобуру, сунул в нее «магнум-манурин 357», который прятал в обувной коробке, надел плащ и вышел из квартиры.

Пока Ари Маккензи сбегал по скрипучей лестнице старого парижского дома, в голове у него вертелась последняя фраза, произнесенная другом его отца: «Я ничего не могу рассказать по телефону». Огибая обветшалую шахту лифта, он перепрыгивал через ступеньки, покрытые истертым красным линолеумом. Внизу он вытащил из кармана мобильник и на ходу вновь набрал номер Поля Казо. По-прежнему занято.

В этом году зима в столицу пришла рано. И не зима-заморыш, что ласково пощипывает затылок, а настоящая, мощная, как бульдозер, от которой толпы бездомных прячутся в метро, чтобы она не подкосила их, оставив с замерзшими сердцами на решетках под платанами, чертова зима, как в Первую мировую, когда закутанные в шерсть прохожие ежатся от холода, а изо рта валит пар.

Почти во всех кварталах Парижа холод разогнал людей по домам, но на улице Рокетт все еще было полно народу. В любое время тут царило оживление, кипела жизнь, вот почему Ари не хотел отсюда переезжать. И хотя его немного раздражало, что район Бастилии слегка обуржуазился, он так и не расстался с его многолюдными предместьями. Возможно, он и сам слегка обуржуазился.