Филипп Ванденберг - Тайный заговор

Упрек в том, что он не выучился ничему путному, как говорила Клер Бродка, только смешил Александра. Бенедиктинцы, в интернате которых он вырос, настаивали, чтобы он стал священником. Но у Бродки всегда были проблемы с религией.

И все же известие о смерти, с которой он столь неожиданно столкнулся, потрясло его. Бродка почувствовал, как его прошиб холодный пот, а затем охватила неуверенность, ибо он внезапно осознал неотвратимость судьбы. Хотя с неба беспощадно светило солнце, ему стало холодно и он поймал себя на том, что недоуменно качает головой, словно желая, чтобы случившегося не было, чтобы кто-то сказал: «Это неправда, тебе все приснилось…»

Глядя на белых чаек, ныряющих в море и поднимающихся над водой с бьющейся в когтях добычей, Бродка вспоминал далекое детство.

Он очень хорошо помнил тот день, когда его, девятилетнего, мать отправила в интернат бенедиктинцев. Помнил, как он впервые сбежал оттуда в четырнадцать, не в силах примириться с суровым воспитанием, как три дня спал в сарае, пока голод не выгнал его из укрытия, а затем попал прямо в руки полицейского патруля. Бродка вдруг вспомнил, как он против воли матери купил в рассрочку тромбон, не имея при этом возможности выплатить проценты. Он мечтал стать вторым Гленном Миллером, но, конечно же, был слишком самонадеянным…

Он пребывал в замешательстве, когда вдруг услышал за своей спиной голос Флорентины:

— Мне очень жаль, Бродка. Правда.

Он обернулся и кивнул.

— Ладно.

И вышел из воды на горячий песок.

Фло поглядела на него сбоку и, помедлив, мягко произнесла:

— Думаю, будет лучше, если мы сделаем перерыв.

Эти слова как будто вырвали Бродку из летаргии.

— Перерыв? Ты что, с ума сошла? Через два дня все должно быть готово. Мы продолжаем. После обеда, как и договаривались.

— Как хочешь, — спокойно ответила Фло. Собственно, ничего другого она и не ожидала от Бродки.

С деревьев свисал ноябрьский туман, когда Бродка припарковал свой «ягуар» у стены из обожженного кирпича перед кладбищем Вальдфридхоф в Мюнхене. Поежившись, он поднял воротник пальто и направился к входу, закрытому высокой железной решеткой.

До сих пор Бродка так и не узнал, почему его мать похоронили именно на этом кладбище; кроме того, оказалось весьма сложным выяснить подробности ее смерти и последующих похорон. Сначала нужно было обойти чиновников, оплатить счета, позвонить по телефону, заполнить бесконечный поток формуляров — смерть была делом серьезным.

В воротах Бродка столкнулся с молчаливой, одетой в черное траурной процессией, среди которой он заметил двух пожилых дам под зонтиком. Женщины по непонятной причине были увлечены ожесточенным спором. Увидев табличку с надписью «Администрация кладбища» и стрелкой, указывающей налево, Бродка повернул к одноэтажному зданию с зарешеченными окнами.

Седоволосый, небрежно одетый мужчина, преждевременно состарившийся из-за ежедневного общения со смертью и печалью, с изысканной вежливостью объяснил Бродке, в каком квартале следует искать могилу его матери. При этом он не преминул вручить ему карту, на которой было обозначено расположенное неподалеку предприятие камнетесов, предлагавшее свои услуги по изготовлению мраморных надгробий.

Бродка широким шагом шел по песчаной дорожке, стараясь обходить лужи и грязь. У колодца, в котором плавали кораблики пожухлой листвы, он повернул налево. Несколько шагов — и он оказался у свежей могилы, усыпанной венками из цветов. Бродка вытянул шею из поднятого воротника, чтобы посмотреть, нет ли поблизости более скромной могилки, как вдруг среди вороха мокрых цветов заметил скромный деревянный крест, на поперечной балке которого было вырезано имя: Клер Бродка.

Он никогда не думал, что до этого может дойти, но теперь, прочитав имя своей матери, почувствовал, как на глаза навернулись слезы. Охваченный глубокой печалью, Бродка плакал так, как не плакал, наверное, с детских лет. Цветы перед его глазами расплылись, подобно краскам на картине сумасшедшего художника, и он поймал себя на том, что сильно, с негодованием качает головой. Будучи не в состоянии собраться с мыслями, Бродка стоял со сложенными на груди руками и неотрывно смотрел на могилу матери. Он был настолько глубоко погружен в свое отчаяние и внезапно нахлынувшие воспоминания, что не заметил, как откуда-то сбоку подошел незнакомый мужчина и остановился рядом, приняв такую же позу.

Даже когда незнакомец заговорил, Бродка был так далеко в своих мыслях, что не услышал ни слова. И только когда тот приблизился к нему почти вплотную и коснулся его плеча, Бродка наконец обратил на него внимание. На мужчине была черная накидка гробовщика и похожая на цилиндр шапочка.

Откашлявшись, он начал снова:

— Странная смерть, очень странная, хм…

Бродка внимательно поглядел на незнакомца, стоявшего рядом с ним. Его круглое, чисто выбритое розовое лицо казалось почти мальчишеским и явно контрастировало с униформой, которая старила любого, кто в нее облачался. Над правой бровью мужчины Бродка разглядел большое темное родимое пятно. Светлые глаза хитро поблескивали, на низкой шее образовался двойной подбородок.

Поскольку Бродка по-прежнему не реагировал, незнакомец осторожно поинтересовался:

— Вы — родственник, осмелюсь спросить? — Его голос прозвучал как-то лукаво.

Бродка молча кивнул.

Мужчина в черной накидке тоже кивнул, снова откашлялся, прикрыв рот ладонью, и после небольшой паузы произнес:

— Я хотел сказать, что меня это, конечно, не касается, но…

— В таком случае исчезните и оставьте меня в покое! — грубо перебил его Бродка и махнул рукой, словно хотел отогнать незнакомца, как назойливую дворняжку.

Незнакомец нерешительно развернулся и, повесив голову, медленно побрел к низенькому зданию. Неподалеку от колодца Бродка догнал его.

— Подождите! — крикнул он. — Минуточку!

Но теперь человек в черном не пожелал разговаривать с ним. Он продолжал идти, не обращая на Бродку никакого внимания.

— Я хотел извиниться, — сказал Бродка, проведя ладонью по глазам. — Я задумался. Вы что-то говорили о «странной смерти». Что вы имели в виду?

Незнакомец резко остановился. Склонил голову набок и скривился.

— На самом деле меня это действительно не касается. Вы совершенно правы, господин, но…

— Что «но»? — Бродка не спускал с незнакомца глаз.

— Ну, дело в том… Когда гроб опускают в могилу… Простите, что я выражаюсь столь грубо… с годами возникает чувство…

— Какое чувство?

— Видите ли… возникает чувство… каким был тот человек, которого опускают в могилу… Как бы так выразиться… ну, полный он или худощавый, тяжелый или легкий. Но в этом случае не было ни того, ни другого. — Он шумно втянул в себя воздух.