Джонатан Келлерман - Наваждение

— Нет, сэр. Они используют тампоны, может быть, делают где-то незначительные соскобы, замачивают полученное в соляном растворе, добавляют некоторые химикаты — те, что реагируют на жидкости тела. Они могут сделать анализ на человеческий протеин прямо на месте, а если речь идет о крови, то определить группу и резус-фактор. Тут процедура займет несколько минут, но ждать этих экспертов придется значительно дольше — возможно, несколько дней, так что было бы неплохо, если бы вы это время на машине не ездили. Детектив Бинчи запишет все, что вы сообщили, и составит подробный отчет для нашего досье.

Шон щелкнул каблуками.

Губель сказал:

— У меня есть другая машина, я могу ездить на ней. Позвольте мне подумать.

— Выбирать вам, сэр.

— Приятно иметь выбор, — заметил Губель. — Или хотя бы иллюзию выбора.

Когда мы отъехали, я спросил:

— Подробный отчет? Что это, наказание Шону за то, что зря потратил твое время?

— Мне такая мстительность несвойственна.

— Решил помучить его и отобрать любимую игрушку?

Он засмеялся:

— Наоборот, прикрываю его задницу. Такой мужик, как Губель, вполне может быть знаком с мэром. А что мне — да и Шону — меньше всего нужно — это болтовня за коктейлем насчет того, что полиция относится ко всему наплевательски.

— А, — сказал я, — так ты защищал ребенка.

— Как и положено дяде Майло.

— И кто знает, — заметил я, — вдруг пятно и впрямь куда-нибудь приведет.

Он повернул голову в мою сторону.

— Ублажать богатеньких — одно дело, Алекс. Придумывать ретроготических и новомасонских вампиров, которые бродят по улицам Брентвуда, чтобы замочить торговцев розничными товарами, — совсем другое.

— Вообще-то изначально масоны рыскали по Беверли-Хиллз и Лос-Фелиц и мочили всех, кто попадется.

— Сейчас мы имеем автомобильный угон, не принесший вреда машине, причем угонщик, пожелавший весело прокатиться, оказался настолько тактичным, что оставил машину там, где владелец мог легко ее найти.

— Ладно-ладно, — смирился я.

— Не смей разговаривать со мной таким тоном, юноша, — буркнул он.

Если Шон и вызвал спецов по осмотру места преступления, об этом он Майло не сообщил.

Сообщений о новых убийствах в Западном Лос-Анджелесе не поступало целую неделю. Проклиная все психоэкономические и социальные факторы, которые привели к мирной осени, Майло погрузился в изучение старых «висяков». Документы по этим делам либо вообще отсутствовали, либо их было так мало и они были столь разбросаны, что пользы от них ждать не приходилось и он каждый раз оказывался в тупике.

На восьмой день после того, как мой друг вышел на работу, я позвонил, чтобы узнать, как у него дела. Его босс только что познакомил Майло с директивой начальника полицейского управления. Насильник и убийца Козман Джексон по прозвищу Каз, ожидавший смертной казни в Техасе, пытался избежать смертельного укола, признаваясь в убийствах по всей стране и обещая показать места захоронения жертв. Прежде чем снова начать расследование, в Техасе хотели, чтобы местные копы предоставили им какие-то факты.

В частности, Козман Джексон признавался, что убил в Калифорнии Антуана Беверли, пятнадцатилетнего пацана из Южного Лос-Анджелеса, который исчез в Калвер-сити шестнадцать лет назад. Он ходил от дома к дому и продавал подписку на журнал. Джексон тогда жил поблизости, в Венеции, и работал в приюте для животных в десяти милях от маршрута Антуана.

Досье на Беверли в центральном архиве не оказалось. Начальство желало, чтобы Майло поискал в Западном Лос-Анджелесе, и если найдет, снова допросил свидетелей.

Пока найти ничего не удавалось. Майло сказал:

— Самое время принести жирную жертву бюрократическому сатане. Хочешь, расскажу тебе, как все было? Дело должны были направить в специальное подразделение убойного отдела, но им нравятся богатство и слава, а здесь такое не светило, вот они и сунули его в Западный Лос-Анджелес. Босс же решил, что на нынешнем этапе я буду рад всему, что попало, и швырнул его мне.

— Ну, — заметил я, — по крайней мере здесь есть что-то новенькое.

— Что именно?

— Жалостливый босс.

— Мне пора, Апекс.

Висящее над ним серое облако никуда не делось. Возможно, дело в свинце, застрявшем в руке, и постоянной боли. Или в духовной эрозии после двадцатилетней службы гея детективом в полицейском управлении Лос-Анджелеса. Духовная концепция на этот счет менялась так медленно, что Майло так и не ощутил этой перемены как прогресса.

Когда был новичком, он тщательно скрывал свою ориентацию. Правда все равно вылезла наружу и привела к ухмылкам, слухам, вспышкам враждебности. Мой друг перестал скрывать, но и не выставлял это напоказ. Зачастую он открывал свой шкафчик в раздевалке и находил там злобные записки. Бригадная работа, составляющая основу деятельности убойного отдела, не подходила ему, так как множество напарников, напуганных грязными слухами, требовали перевода.

Он использовал свою изоляцию на сто процентов, работал сверх положенного и добился самой высокой в управлении раскрываемости. Не зная, что с ним делать, начальство домандражировалось по поводу нарушения гражданских прав до того, что поток благодарственных писем от семей жертв сделал преследование Майло крайне затруднительным.

Затем старое убийство вернуло его в те времена, когда он был совсем зеленым, и помогло раскопать некоторые шалости полицейского руководства. В результате была заключена сделка: Майло держит язык за зубами, а ему дают лейтенанта, освобождают от бумажной работы и позволяют и дальше расследовать убийства.

Из комнаты, где сидели все детективы, его выжили и перевели в офис размером с кладовку (который и в самом деле изначально был кладовкой), дали громадный старый компьютер и позволили выбирать дела по своему вкусу.

В переводе это означало: «Не путайся под ногами, мы ответим тем же».

Другой бы здесь засох, но Майло приспособился к обстоятельствам, завел второй офис в близлежащем индийском ресторане и щелкал одно дело за другим с удивительной легкостью. И все это время позволял себе только одно хобби: жаловаться.

Рейтинг его раскрываемости бросился в глаза новому начальнику, одержимому криминальной статистикой. К тому же капитану Реймонду Гранту было глубоко плевать, кто с кем спит. В результате Майло получил компьютер получше и больший доступ к базе данных, сохранив свободу в выборе дел.

Он никогда не находил в своем ящике приглашений на барбекю с участием всего подразделения, да и тусовок не любил — для Рика и то едва находил время. В общем, если его жизнь и стала легче, он это никак не показывал.

Вне всякого сомнения, семья Антуана Беверли и сегодня считала его дело столь же важным, как и в день исчезновения парня, но пессимизм Майло был вполне оправдан. Шестнадцать лет — достаточно долгий срок, чтобы исчезли все улики, а признание в убийстве под смертным приговором обычно никуда не вело.