Джон Гришем - Клиент

Марку, просуществовавшему два дня на плюшках и желе, идея горячей домашней пищи, сдобренной сыром, показалась удивительно соблазнительной.

– А как вы думаете, когда я смогу встретиться с мамашей Лав?

– Не знаю. Реджи обычно приглашает большинство своих клиентов домой, особенно самых маленьких.

– А у нее есть дети?

– Двое, но они уже выросли и живут далеко отсюда.

– А где живет мамаша Лав?

– В центре города, недалеко отсюда. У нее свой собственный старый дом, он у нее уже много лет. Собственно, Реджи в этом доме выросла.

Зазвонил телефон. Клинт принял сообщение и вернулся к своей машинке. Марк внимательно наблюдал.

– А как вы научились так быстро печатать?

Стук прекратился, Клинт медленно повернулся, посмотрел на Марка и, улыбнувшись, сказал:

– В средней школе. У меня учительница была, как сержант по военной подготовке. Мы ее ненавидели, но она нас научила. А ты умеешь печатать?

– Немного. Я в школе три года посещал компьютерный класс.

– У нас тоже есть такая штука, – Клинт показал на компьютер рядом со своей пашущей машинкой.

Марк посмотрел, но впечатления на него это не произвело. Подумаешь, у всех есть компьютеры.

– Ну и как же вы стали секретарем?

– Я ничего заранее не планировал. Когда Реджи закончила юридический колледж, она не захотела ни на кого работать и открыла эту контору. Приблизительно четыре года тому назад. Ей нужен был секретарь, и я предложил свои услуги. А ты что, раньше не видел мужчину-секретаря?

– Нет. И не знал, что мужчины могут быть секретарями. А платят хорошо?

– Нормально. – Клинт хмыкнул. – Если у Реджи удачный месяц, то и у меня удачный месяц. Мы с ней вроде партнеров.

– А она много зарабатывает?

– Не очень. Ей не нужно много денег. Несколько лет назад она была замужем за врачом, у них был большой дом и много денег. Все пошло к черту, и она считает, что по большей части из-за денег. Может, она тебе об этом расскажет. Она всегда о себе честно рассказывает.

– Она – адвокат и не хочет денег?

– Необычно, верно?

– Еще как. В смысле, я видел кучу передач по телеку про адвокатов, так они только о деньгах и говорят. О сексе и деньгах.

Снова зазвонил телефон. Это был судья, и Клинт очень любезно говорил с ним минут пять. Потом повесил трубку и повернулся к машинке. Не успел он набрать скорость, как Марк спросил:

– Кто эта женщина, там, в офисе?

Клинт остановился, посмотрел на клавиатуру и медленно повернулся. Стул под ним заскрипел. Он слегка улыбнулся.

– Там, с Реджи?

– Ага.

– Норма Трэш.

– А какая у нее проблема?

– У нее их на самом деле целая куча. Она сейчас в процессе. Очень неприятный развод. Муж у нее – настоящей ублюдок.

Марку стало интересно, как много Клинт знает.

– Он ее бил?

– Не думаю, – ответил Клинт медленно.

– А у них есть дети?

– Двое. Я не очень-то могу об этом говорить. Сам понимаешь, конфиденциальность.

– Ага, я знаю. Но вы, наверное, знаете все, ведь вы печатаете и все такое.

– Я знаю большую часть того, что происходит. Но Реджи всего мне не рассказывает. К примеру, я понятия не имею, что ты ей рассказал. Полагаю, это очень серьезно, но она держит все при себе. Я читал газеты, видел агентов ФБР и мистера Фолтригга, но деталей я не знаю.

Именно это Марк и хотел услышать.

– Вы знаете Роберта Хэкстроу? Его еще Хэк называют.

– Он что, адвокат?

– Ага. Он мою маму представлял во время развода пару лет назад. Он просто слабоумный.

– Тебе не понравился ее адвокат?

– Я этого Хэка ненавидел. Он с нами ужасно обращался. Мы приходили в контору и ждали по два часа. Затем он беседовал с нами десять минут, говорил, что очень торопится, что должен быть в суде, такой он незаменимый. Я пытался убедить маму сменить адвоката, но ей было не до этого.

– А суд был?

– Ага. Мой бывший папаша считал, что ему должны присудить одного ребенка, ему было наплевать, кого, хотя он предпочитал Рикки, потому что знал, что я его ненавижу, так он нанял адвоката, и два дня мои мать и отец поливали друг друга грязью в суде. Старались доказать, что другой не годится в родители. Хэк в суде выглядел полным дураком, но адвокат моего бывшего папаши оказался еще хуже. Судья ненавидел и того и другого и сказал, что он не собирается разъединять нас с Рикки. Он меня спросил, хочу ли я дать свидетельские показания. Это пришло ему в голову во время ленча на второй день суда. Я посоветовался с Хэком, но он стал умничать, заявил, что я слишком мал и туп, чтобы давать показания.

– Но ты их все же давал.

– Ага. В течение трех часов.

– Ну и как?

– Я вообще удачно выступил. Рассказал, как он ее бил, про синяки, про шрамы. Сказал, что я его ненавижу. Судья чуть не заплакал.

– И получилось?

– Ага. Отец хотел, чтобы ему дали разрешение нас навещать, так я долго уговаривал судью, что после суда у меня не будет никакого желания видеть этого человека. И что Рикки его боится. Ну и судья не только не разрешил ему посещения, но и велел держаться от нас подальше.

– Ты его с тех пор видел?

– Нет. Но когда-нибудь мы с ним встретимся. Когда мы с Рикки вырастем, мы его где-нибудь поймаем и изобьем до полусмерти. Синяк за синяк. Шрам за шрам. Мы об этом все время говорим.

Клинту уже не казалась скучной эта болтовня. Он ловил каждое слово. Как спокойно мальчишка рассказывает о своих планах избить отца!

– Ты можешь попасть в тюрьму.

– Его же не посадили, когда он нас колотил. Его не бросили в тюрьму, когда он раздел маму догола и вышвырнул на улицу, всю в крови. Тогда я и ударил его бейсбольной битой.

– Что?..

– Он всю ночь пил дома, и мы знали, что он начнет буйствовать. Мы всегда знали заранее. Потом он ушел, чтобы купить еще пива. Я сбегал в соседний трейлер и взял взаймы у Майкла Мосса его бейсбольную биту и спрятал ее под кровать. Помню, как я молился, чтобы он по дороге попал в автокатастрофу и вообще не пришел домой. Но он приперся. Мама была в спальне и надеялась, что он просто отключится. Такое с ним случалось. Мы с Рикки сидели у себя в комнате и ждали взрыва.

Зазвонил телефон. Клинт ответил и снова повернулся к Марку.

– Примерно через час послышались ругань и проклятия. Трейлер просто качало. Мы заперли дверь. Рикки заплакал и спрятался под кровать. Потом мама стала звать меня. Мне было всего семь лет, а мама хотела, чтобы я ее спас. Он бил ее смертным боем, швырял, пинал ногами, содрал с нее рубашку, обзывал шлюхой и неряхой. Я и не знал тогда, что эти слова означают. Я заглянул на кухню. Он меня увидел и швырнул мне в голову банку из-под пива. Мама попыталась выбежать из дома, но он ее поймал и содрал с нее брюки. Господи, как же он ее бил! Потом он сорвал с нее белье, выбросил на улицу совершенно голую, где, конечно, уже собрались соседи. Потом он рассмеялся, стоя над ней, и ушел, оставив ее там лежать. Это было ужасно.