Джон Гришем - Повестка

– И таких там держат шесть месяцев?

– Ты что, не в курсе?

– Прости мою наивность.

– Те, кто балуется крэком, проводят в клинике год. С героином сидят по полтора.

«А что предпочитаешь ты?» – хотел спросить Рэй, но сдержался.

– По полтора?

– Не меньше. Причем они должны сами туда прийти, по собственной воле. Я был знаком с парнями, которые по три года проводили за решеткой – без травки, без спиртного и девочек. И когда они выходили на свободу, то первым делом бежали не к любовницам, а за угол, к дилеру.

– Чем это заканчивалось?

– Лучше не спрашивай.

Форрест бросил в рот остатки арахиса, потер ладони и сдул с них крупинки соли.

Указателя, извещавшего автомобилистов о приближении к Алкорн-Виллидж, на дороге не было. Следуя указаниям Оскара, Рэй петлял меж лесистых холмов до тех пор, пока окончательно не растерялся. В этот момент глаза его различили на фоне зелени металлические ворота. Через сотню метров показались небольшие постройки. Местность дышала покоем, и Форрест громко одобрил сделанный владельцем клиники выбор.

Оскар Мейв лично встретил гостей, провел их в приемный покой и собственноручно оформил все требуемые бумаги. В клинике он исполнял обязанности администратора, юрисконсульта и психоаналитика – бывший наркоман, сумевший избавиться от своей зависимости и защитить две докторские диссертации. Одет он был в джинсы, клетчатую рубашку и кроссовки, волосы собраны на затылке конским хвостом, в левом ухе – пара серебряных колец, на лице – морщины, свидетельства прежней жизни. Но голос его звучал по-дружески мягко.

Сутки пребывания здесь стоили триста двадцать пять долларов. Мейв настоятельно посоветовал новому пациенту провести в клинике по меньшей мере четыре недели.

– Там посмотрим, что с ним делать. Но сначала я должен задать Форресту десяток достаточно трудных вопросов.

– Я не хотел бы слышать вашей беседы,– сказал Рэй.

– Ты и не услышишь,– заверил его брат.

– Половину суммы мы требуем в качестве задатка,– предупредил Мейв.– Вторую внесете за неделю до окончания курса.

Рэй попытался вспомнить, сколько осталось на банковском счету в Шарлотсвилле. Денег у него с собой имелось несколько пачек, однако расплачиваться наличными здесь было явно не принято.

– Деньги я получу после продажи отцовского наследства,– смущенно проговорил Форрест.– Через пять-шесть дней.

– Мы ни для кого не делаем исключений. Половину – сейчас,– подчеркнул Мейв.

– Без проблем,– вступил Рэй.– Я выпишу чек.

– Я хочу заплатить сам,– возразил Форрест.– Ты не обязан этого делать.

– Потом вернешь.

Рэй сомневался, что так и будет, но, решив перевалить вопрос долга на плечи Гарри Рекса, поставил свое имя на бланке гарантии оплаты. Форрест расписался под прочитанными ему Оскаром вслух правилами внутреннего распорядка.

– Пациент не может покидать территорию клиники в течение двадцати восьми дней,– сообщил врач.– В противном случае выплаченная сумма не возвращается, а сам он сюда больше не сможет обратиться никогда. Ясно?

– Ясно,– отозвался Форрест. Слышать подобное ему было не впервой.

– Ты здесь, потому что сам так решил, верно?

– Верно.

– Без всякого принуждения.

– Без принуждения.

Рэй пожал плечами и направился к выходу. Обратный путь занял всего сорок минут.

Вскоре Рэй осознал, что деньги появились у судьи после 1991 года, когда отец потерпел неудачу на выборах. Клаудиа оставила его двенадцатью месяцами раньше и ничего о миллионах не знала. Источник доходов крылся вовсе не в азартных играх и тем более не во взяточничестве.

Тугие пачки банкнот не были следствием хитроумных биржевых операций: в архивах отца Рэй не нашел и следов записей о покупке или продаже ценных бумаг. Нанятый Гарри Рексом для проверки финансовых документов (включая и налоговые декларации) усопшего аудитор развел руками:

– Всю свою отчетность судья поручил вести городскому отделению Первого национального банка. Зацепиться там не за что.

Вряд ли, подумал Рэй.

После похорон в особняке обнаружилось около сорока картонных коробок, набитых старыми, никому не нужными папками. Уборщицы, наводившие в доме порядок перед ремонтом, аккуратно перенесли их все в кабинет. Потратив несколько часов, Рэй нашел-таки то, что искал. В двух коробках были собраны материалы – «протоколы слушаний», как называл их судья,– дел, которые отец рассматривал в качестве независимого советника уже после отставки.

В ходе процесса Ройбен Этли неутомимо делал пометки на желтоватых страницах толстого блокнота. Ровными строками судья вносил даты, время суток, имена и факты, что должны были способствовать принятию окончательного решения. Здесь же были вопросы к свидетелям. Отец нередко сверялся со своими записями, чтобы поправить не в меру ретивого адвоката. Пару раз Рэй слышал, как, беседуя в кулуарах с коллегами, он признавал: «Не води я пером по бумаге, их речи меня усыпили бы». За одну лишь сессию исписывались иногда десятки блокнотов.

Юрист до мозга костей, отец со студенческой поры воспитал в себе привычку фиксировать любую мелочь, подбирать самые незначительные документы. «Протоколы слушаний» состояли из его собственных пометок, справок адвокатов, ссылок на статьи и параграфы соответствующих законов и включали в себя даже те реплики ответчиков, которые отсутствовали в официальных документах. С течением времени надобность в этом гигантском массиве информации отпала, и он отправился на вечное хранение в пыльные картонные коробки.

Если верить данным, почерпнутым из налоговой декларации, в 1993-м отец с успехом провел несколько дел, за которые не хотел браться ни один местный судья. Во многих сельских районах считалось нормой не доводить имущественные споры соседей до сведения властей. Когда такой момент бывал упущен, одна из сторон убеждала судью взять самоотвод и передать вопрос на рассмотрение коллеги из другого округа. Последним часто оказывался независимый советник юстиции Ройбен В. Этли. Он беспристрастно выслушивал противников – выборы его уже не беспокоили – и выносил свой вердикт.

В некоторых округах независимые советники помогали властям разбирать судебные завалы. Почти всегда сам в прошлом судья, такой юрист обычно устраивался рядом с председательствующим и нашептывал ему на ухо советы. Правительство штата платило за эту работу пятьдесят долларов в час плюс дорожные издержки.

В 1992-м, через год после поражения на выборах, судья Ройбен Этли получил в качестве дохода лишь свою пенсию. В 1993-м он заработал пять тысяч восемьсот долларов. Самым удачным в плане бизнеса оказался 1996-й, он принес целых шестнадцать тысяч. В 1999-м гонорары дали судье восемь тысяч семьсот шестьдесят долларов, но тогда он очень долго болел.