Вильям Хортсберг - Сердце Ангела

— Твое здоровье, малыш, — произнес он, поднимая бокал. Кении Померой был лысым толстяком с картофелиной вместо носа и комплектом подбородков, помещавшихся один под другим, как бы про запас. Он всегда носил пиджаки из грубой шерстяной ткани и кольца с розовыми сапфирами. Единственным местом, где я когда-либо встречал его, кроме репетиционного зала, была стойка в «Тэрфе».

Мы немного поболтали о старых временах, а потом Кении спросил:

— Каким ветром тебя занесло в наш притон? Гонишься за злодеями?

— Не совсем. Я работаю над одним делом, и ты мог бы мне помочь.

— Всегда рад, приятель.

— Что ты знаешь о Джонни Фаворите?

— Джонни Фаворите? По сути, ничего.

— Ты был знаком с ним?

— Не-а. Несколько раз был на его концертах перед войной. Последний раз в Трентоне, в Старлайт-Лаундж, если память не подводит.

— Ну а после войны не встречал? Скажем, в последние пятнадцать лет?

— Шутишь? Он ведь умер!

— Не совсем. Он в больнице, на севере штата.

— Что ж, если он в больнице, как я мог повстречать его?

— Иногда он покидает ее, — сказал я. — Ну-ка, глянь сюда. — Вынув из конверта фотографию оркестра Спайдера Симпсона, я протянул ее Кении. — Который из этих парней Симпсон? Здесь на снимке не указано.

— Симпсон ударник.

— А чем он сейчас занимается? Все еще руководит оркестром?

— Не-а. Из ударников хорошие лидеры не получаются. — Кенни отхлебнул из бокала и задумчиво наморщил лоб, плавно переходящий в макушку. — Не так давно я слыхал, будто он работает на студии, где-то на Побережье. Попробуй позвонить Натану Фишбайну в Капитал-Билдинг.

Я записал имя и спросил Кенни, не знает ли он что-либо об остальных оркестрантах.

— Несколько лет назад я работал в Атлантик-Сити с одним тромбонистом. — Кенни ткнул пухлым пальцем на фото. — С этим парнем, Рэд Диффендорф его имя. Сейчас он играет «кантри» с Лоуренсом Уэлком.

— Ну а что-нибудь о других? Не знаешь, где я могу их найти?

— Вообще-то, я припоминаю многие имена. Все парни до сих пор при деле, но не могу сказать, кто с кем работает. Тебе придется расспросить музыкантов, или позвонить в профсоюз.

— А как насчет негра-пианиста по имени Эдисон Суит?

— Пупс? Он неподражаем. У него левая рука, как у Арта Тейтума. Бесподобно. Его не нужно разыскивать: последние пять лет он играет в «Красном Петухе» на окраине города, на Сто тридцать восьмой улице.

— Кении, ты кладезь полезной информации. Хочешь позавтракать?

— Я к этому добру не прикасаюсь. Но не откажусь от еще одного коктейля.

Я повторил заказ и добавил к нему чизбургер и жареную картошку — для себя. Пока мы ждали, я отыскал телефон-автомат и позвонил в местное отделение Американской федерации музыкантов. Я назвался свободным журналистом, работающим по заказу журнала «Взгляд», и спросил, нельзя ли взять интервью у оставшихся в живых музыкантов оркестра Спайдера Симпсона.

Меня соединили с девушкой, ведущей досье членов профсоюза. Я рассыпался в любезностях, пообещав отметить профсоюз в своей статье, и продиктовал девушке указанные на фото имена оркестрантов и инструменты, на которых каждый из них играл.

Десять минут прошло в ожидании. Результат был следующим. Из пятнадцати музыкантов четверо скончались, а шестеро были вычеркнуты из профсоюзных списков. Девушка дала мне адреса и телефоны остальных. Диффендорф, тромбонист у Лоуренса Уэлка, жил в Голливуде. Спайдер Симпсон тоже нашел себе местечко поблизости от Лос-Анджелеса, в Студио-Сити. Остальные жили здесь, в городе.

Среди них — альт-саксофонист Вернон Хайд, работающий в бэнде «Тунайт» из «Эн-Би-Си Студиос», и два «духовика» — трубач Бен Хогарт, обитавший на Лексингтон-авеню, и тромбонист Карл Валински в Бруклине.

Я записал все это в свою книжку, от души поблагодарил девушку и попытался обзвонить музыкантов, но безуспешно. «Духовиков» не было дома, и лучшее, что я мог сделать, это оставить на коммутаторе «Эн-Би-Си» номер своей конторы.

Я начинал чувствовать себя, как новичок на бекасиной охоте. То есть, как парень, сидящий всю ночь напролет в лесу с пустым мешком в руках. Шансов на то, что кто-либо из бывших коллег Джонни по оркестру случайно встретил его после того, как он ушел на войну, было меньше, чем один на миллион. Но это единственная зацепка в городе, и я решил ухватиться за нее.

Вернувшись к стойке, я съел чизбургер и поковырялся в увядшей на тарелке картошке.

— У нас классная жизнь, Гарри, верно? — Кении Померой звякнул кубиками льда в пустом бокале.

— Лучшая и единственная.

— Подумать только, некоторые бедняги вынуждены зарабатывать на кусок хлеба!

Я сгреб мелочь со стойки в карман.

— Не сбрасывай меня со счета, если мне придется делать то же самое.

— Ведь ты еще не уходишь, Гарри?

— Мне пора, старина, хотя я с удовольствием побыл бы здесь и залил отравой печень на пару с тобой.

— Видно, скоро ты начнешь пробивать время на табельных часах. Впрочем, если понадобится мой опыт, ты знаешь, где меня найти.

— Спасибо, Кении. — Я натянул пальто. — Тебе что-нибудь говорит имя Эдвард Келли?

Кении сосредоточенно наморщил гигантский куполообразный лоб.

— Я помню только Ораса Келли, — пробормотал он. — Примерно в то время, когда Красавчик Бой Флойд вырубил федеральных агентов на Юнион Стэйшн, Орас играл на рояле в «Рено-клубе», на углу Двенадцатой и Черри. А между делом занимался букмекерством. Он, часом, не родственник твоему?

— Надеюсь, нет, — ответил я. — До встречи, Кенни.

— Я вставлю твое обещание в рамку, если ты не против…

Чтобы поберечь подметки, я доехал до Таймс-сквер подземкой и вошел к себе в контору как раз в тот момент, когда зазвонил телефон. Я схватил трубку. Это был Вернон Хайд, саксофонист Спайдера Симпсона.

— Очень рад, что вы позвонили, — сказал я и принялся заливать о якобы полученном задании для журнала «Взгляд». Он проглотил эту историю, и я предложил встретиться за выпивкой в удобное для него время.

— Сейчас я в студии, — сказал Хайд. — Через двадцать минут мы начнем репетицию, и я освобожусь только к половине пятого.

— Меня это вполне устраивает. Если выкроете для меня полчасика, то можем встретиться. На какой улице ваша студия?

— На Сорок пятой. Хадсон-театр.

— Отлично. Бар «Хикори-Хаус» в двух кварталах оттуда. Как насчет того, чтобы встретиться там без четверти пять?

— Годится, шеф. Я прихвачу свой кальян, чтобы тебе не пришлось меня искать.

— Да, на человека с кальяном всегда обратишь внимание, — заметил я.

— Ты не понял, приятель. «Кальян» — это мой инструмент, усекаешь?

Я усек, и мы повесили трубки. Сняв пальто, я сел за стол и, разложив принесенные с собой вырезки и фотоснимки подобно музейным экспонатам, начал пристально разглядывать слащавую улыбку Джонни Фаворита, пока не затошнило. Где же искать парня, которого как бы и не было?