Алан Фолсом - Послезавтра

Дождь полил еще сильней, и Маквей уныло подумал, что за три недели дело об обезглавленных трупах не сдвинулось ни на йоту. Так оно обычно и бывало, если, конечно, счастливый случай не помогал. Расследование убийств – дело кропотливое. Множество мелких фактиков, сотни ложных версий, и каждую изучи не по одному и не по два раза. Отчеты, справки, бесчисленные допросы, вторжение в жизнь чужих людей… Иногда улыбнется удача, но это редко, очень редко. Люди злятся на следователя, и их легко понять. Господи, сколько раз Маквею приходилось отвечать знакомым на одни и те же вопросы. Зачем он выбрал такую профессию? Зачем посвящать жизнь грязной, неблагодарной, жестокой работе? Обычно он только пожимал плечами, говорил: так уж вышло. Но в глубине души Маквей знал, почему он выбрал себе такую судьбу. Непонятно, откуда в нем засело это чувство, но все дело было именно в нем. Маквей твердо знал, что у убитого тоже есть права. Есть они также у родственников и друзей жертвы, у всех, кто любил погибшего. Убийство не должно сходить с рук. Для того и даны тебе власть, профессиональные знания, опыт, чтобы не допустить этого.

Маквей сделал левый поворот, переехал по мосту через Сену. Зачем? Ведь гостиница в другой стороне. Но поток машин уже неудержимо нес его к Эйфелевой башне. Маленький молоточек стучал в мозгу, такое часто бывало после допроса. Проверь, убедись, проконтролируй. Накануне, именно повинуясь этому настырному молоточку, Маквей позвонил на квартиру Веры Моннере.

Он перешел в левый ряд, свернул в переулок, развернулся и вскоре уже ехал вдоль широкого сквера, посреди которого высилась ажурная этажерка Эйфелевой башни. От тротуара, освободив место, отъехал автомобиль, и Маквей немедленно припарковался. Вылез из машины, поднял воротник пальто, потер озябшие ладони. Предстояло пересечь все Марсово поле, чтобы выйти к дальнему концу парка.

Было темно, не больно-то и разглядишь, что вокруг. Ветви деревьев частично защищали от дождя, и Маквей старался идти там, где листва погуще. Изо рта шел пар. Детектив еще раз потер руки и засунул их поглубже в карманы.

Обойдя какие-то турникеты, он приблизился еще на полсотни шагов к залитому светом пятачку, где в ночное небо вздымалась металлическая башня. Вдруг нога его заскользила, и Маквей чуть не грохнулся. Восстановив равновесие, он доковылял до фонаря и там осмотрелся по сторонам. Газон повсюду был разрыт – кажется, меняли дерн. Маквей взглянул на свои ботинки и увидел, что они сплошь залеплены грязью. Отлично, можно идти назад. Лишняя проверка не помешает. Осборн сказал правду, даже в мелочи не соврал.

Никогда еще Мишель Канарак на видела мужа таким замкнутым и отстраненным.

Он сидел в поношенной футболке и боксерских трусах, молча смотрел в окно. Было начало десятого. С работы он вернулся в семь, разделся, сунул одежду в стиральную машину. Потом взял бутылку вина, но допил стакан лишь до половины. Ужин съел без единого слова, да и после еды ни разу к ней не обратился.

Мишель смотрела на него, не зная, что сказать. Наверное, его выгнали с работы. Но как, почему? Ведь он совсем недавно говорил, что едет в Руан по поручению господина Лебека – искать место для новой пекарни. Суток не прошло – и такая перемена. Сидит на кухне, в нижнем белье, сосредоточенно разглядывает ночную тьму за окном…

Что это такое – вглядываться в ночную тьму, Мишель хорошо знала. Ей передалось это с генами от отца. Она родилась, когда ему было сорок один год, а задолго до этого, в годы оккупации Парижа немцами, отец работал механиком в гараже. Он вступил в подпольную организацию, каждую ночь по три часа дежурил на крыше, составлял донесения о перемещении германских войск.

Через семнадцать лет после конца войны он привел четырехлетнюю дочурку в тот дом, поднялся вместе с ней на крышу и стал ей рассказывать, как все это было. И обычная улица волшебным образом преобразилась: вместо автомобилей по ней загромыхали танки, бронетранспортеры и военные грузовики. Пешеходы превратились в солдат с винтовками и автоматами за спиной. Маленькая Мишель не очень понимала, зачем нужно было следить за ночной улицей, но это не имело значения. Главное – папа привел ее ночью на крышу, желая поделиться с ней тайной из своего богатого опасностями прошлого. Он пустил ее в свой внутренний мир, и за это она была очень благодарна ему. До сих пор.

Если б Анри был таким же, как отец… Пришла беда – пусть. Они любят друг друга, они муж и жена, у них будет ребенок. Темнота за окном делала боль и непонимание еще острее.

Стиральная машина рыкнула в последний раз и замолкла. Анри встал, вынул из бачка отстиранную одежду, внимательно ее рассмотрел и, коротко выругавшись, сердито шагнул к шкафу. Запихнул мокрую одежду в извлеченный из шкафа пластиковый мешок, заклеил клейкой лентой.

– Что ты делаешь? – не выдержала Мишель.

Анри обернулся к ней.

– Я хочу, чтобы ты уехала. К своей сестре, в Марсель. Возьми девичью фамилию, скажи родственникам, что я тебя бросил, что я подлец и что ты понятия не имеешь, куда я уехал.

– Что-что?! – пролепетала Мишель.

– Делай, как я сказал. Уезжай отсюда немедленно. Прямо сейчас.

– Анри, ради Бога, объясни мне, что произошло!

Вместо ответа Канарак швырнул мешок на пол и скрылся в спальне.

– Анри, ну пожалуйста… Я хочу тебе помочь!

Вдруг Мишель поняла, что он говорил совершенно серьезно. Напуганная до смерти, она застыла в дверях спальни, наблюдая, как он вытаскивает из-под кровати два видавших виды чемодана. Анри подтолкнул чемоданы к ее ногам.

– Вот, бери. Запихни туда все, что сможешь.

– Нет! Я твоя жена! Какого черта?! Ты не имеешь права так со мной поступать, да еще без всяких объяснений!

Канарак долго молча смотрел на нее. Хотел что-то сказать, да, видно, слов не нашел. С улицы просигналил автомобиль. У Мишель сузились глаза. Она оттолкнула мужа, подбежала к окну. Так и есть – внизу стоял белый «ситроен» Агнес Демблон; двигатель работал, из выхлопной трубы вырывался белый дым.

– Я люблю тебя, – сказал Анри. – А теперь отправляйся в Марсель. Деньги я пришлю.

– Ты не ездил ни в какой Руан. Ты был у нее.

Канарак молчал.

– Катись отсюда, ублюдок. Вали к своей подлой Агнес Демблон.

– Нет, уехать нужно тебе.

– Это еще почему? Ты будешь жить с ней?

– Да. Если тебе так легче.

– Ну и черт с тобой. Будь ты проклят! Чтоб земля под тобой провалилась, сукин ты сын!

– Я понял, – тихо и очень спокойно сказал Франсуа Кристиан, поигрывая бокалом с коньяком. Глаза его смотрели в сторону, на огонь в камине.

Вера молчала. Ей было трудно расставаться с этим человеком, она была обязана ему так многим. Уйти безо всяких объяснений? Нет, это оскорбительно для него да и для нее тоже – она ведь не какая-нибудь шлюха.