Нельсон Демилль - Золотой берег

Наконец любопытство все же доконало Сюзанну, и она спросила:

— Что он принес тебе на этот раз? Овечий сыр?

— Нет. Он хотел, чтобы я представлял его интересы в одной из сделок с недвижимостью.

— Правда? — Сюзанну это, видимо, позабавило. — Он сделал предложение, от которого ты не смог отказаться?

Я улыбнулся.

— Что-то вроде этого. Но я отказался.

— Он был огорчен?

— Не могу сказать с уверенностью. Судя по его словам, сделка была вполне законной, но с такими людьми никогда не знаешь, что может случиться.

— Не думаю, чтобы он стал предлагать тебе что-то незаконное, Джон.

— Есть белое, есть черное, а между ними — сотни оттенков серого. — Я вкратце рассказал о сделанном мне предложении и добавил: — Беллароза сказал, что предложил свою лучшую цену и ему надо доказать продавцу, что эта цена является лучшей и для него. Мне показалось, что здесь может идти речь о выкручивании рук.

— Возможно, ты преувеличиваешь опасность этого человека?

— Но, кроме всего прочего, мне надо думать о своей репутации.

— Это верно.

— Мой гонорар от этой сделки должен был составить около шестисот тысяч долларов. — Я покосился на Сюзанну.

— Дело не в деньгах.

Если ваша фамилия Стенхоп, то такое утверждение верно. Возможно, есть только одна вещь, которой можно позавидовать у богатых, — они могут позволить себе без сожаления отказываться от грязных денег. Я не богат, но тоже не лишаю себя этой роскоши. Вероятно, это качество помогает мне чувствовать себя нормально рядом с богатой женой.

Я подумал, не рассказать ли Сюзанне о моих вчерашних утренних приключениях в «Альгамбре», но сейчас, по прошествии времени, этот инцидент представлялся мне довольно глупым. Особенно тот эпизод, когда я рычал на бедную женщину. Однако о встрече с мистером Манкузо Сюзанне, пожалуй, стоило знать.

— За «Альгамброй» ведет наблюдение ФБР, — поделился я.

— Неужели? Откуда ты знаешь?

Я объяснил, что, проезжая мимо ворот «Альгамбры», увидел пасхального кролика и двух громил-охранников. Сюзанне эта картинка показалась забавной.

— Так вот, — продолжал я. — Я притормозил на минуту, чтобы полюбоваться на них, и тут из кустов вылез этот тип, Манкузо, и представился мне как агент ФБР. — О том, что я раздумывал, не пойти ли в гости к Фрэнку Белларозе, я не упомянул.

— Что тебе сказал этот человек?

Я пересказал свой короткий разговор с мистером Манкузо. В это время мы ехали мимо клуба «Пайпинг рок». День заканчивался неплохо, и погода наконец наладилась, в воздухе витал тот непередаваемый аромат, который всегда бывает после весеннего дождя.

Сюзанну история заинтересовала, но я удержался от соблазна приукрасить ее, чтобы довершить эффект, и просто добавил в конце:

— Оказывается, Манкузо знает, что такое «capozella».

Сюзанна рассмеялась.

Я снова перевел внимание на дорогу. Невдалеке от обочины лежал довольно большой камень, расколотый на две равные половины. Между половинками рос высокий дуб. Так выглядят традиционные индейские захоронения. На камне были выбиты слова:

ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ ПОСЛЕДНИЙ ИЗ ПЛЕМЕНИ МАТИНЕКОКОВ.

Эта могила является частью кладбища сионской епископальной церкви, поэтому на стволе дуба имеется металлическая табличка, которая гласит:

«НАХОДИТСЯ ПОД ОХРАНОЙ».

Итак, после тысяч лет существования в этих лесах и долинах от матинекоков остался только этот камень. Они исчезли всего за несколько десятков лет, будучи не в состоянии ни осознать надвигающихся событий, ни противостоять им. Сюда пришли колонисты — сначала голландцы, затем англичане — мои предки — и оставили свои следы на картах и в ландшафте. Они дали новые названия рекам и прудам, холмам и рощам, лишь изредка даруя жизнь древним индейским названиям.

Но в наши дни, по иронии судьбы, эти названия вызывают ассоциации вовсе не с колонистами и индейцами, а с событиями, длившимися всего пятьдесят лет и получившими название Золотой эры. Если вы в разговоре с жителем Лонг-Айленда упомянете Лэттингтон или Матинекок, то он сразу подумает о здешних миллионерах и их роскошных усадьбах, он вспомнит кипучие двадцатые и безумные последние дни Золотой эры на Золотом Берегу.

— О чем ты задумался? — спросила Сюзанна.

— О прошлом, о том, на что оно было похоже. Интересно, мне понравилось бы жить в огромном доме? Тебе, например, нравилось?

Она пожала плечами.

Сюзанна и ее брат Питер жили вместе с родителями в Стенхоп Холле еще в те времена, когда были живы их бабушка и дедушка. В доме, где имеются пятьдесят комнат и почти столько же слуг, могут жить, не стесняя друг друга, несколько поколений большой семьи.

После смерти бабушки и дедушки в середине семидесятых жизнь в Стенхоп Холле изменилась, слуг пришлось уволить, налоги возросли, но отец и мать Сюзанны продолжали держаться за старый дом до тех пор, пока цены за отопление не подскочили в четыре раза. Тогда они устремились в более теплые края.

— Тебе там нравилось? — повторил я свой вопрос.

— Не знаю. Мне не с чем было сравнивать. Я думала, что так живут все, до тех пор… пока не повзрослела. Мне казалось, что у всех есть лошади, служанки, садовники, няньки. — Сюзанна засмеялась. — Звучит глупо, но это так. — Она задумалась. — Но не принимай меня совсем уж за идиотку. Мне почему-то хочется сейчас чаще видеться со своими родителями.

Я ничего не ответил. Я достаточно насмотрелся на Уильяма и Шарлотту еще тогда, когда они изображали из себя лорда и леди в своем Стенхоп Холле. Дед и бабка Сюзанны были еще живы, когда мы с ней поженились и переехали жить в подаренный ей на свадьбу дом — отписанный ей одной, я об этом уже упоминал. Дед и бабка в то время стали совсем старыми, но я помню, что они были очень приличными людьми, всегда заботились о своей прислуге. Правда, о своих деньгах они позаботиться так и не сумели.

Однажды я спросил Сюзанну — но выбрал для этого, вероятно, не самый удачный момент, — откуда взялись деньги у ее семьи.

— Не знаю, — довольно искренне ответила она. — Насколько мне известно, никто к этому не прикладывал никаких усилий. Деньги просто были, о них имелись записи в толстых кожаных книгах, которые мой отец хранил запертыми в чулане.

Сюзанна, конечно, темнит, но так делают почти все люди ее круга. Я думаю, что старые состояния — это, по определению, «состояния, в происхождении которых невозможно разобраться». Но начиная с 1929 года, пройдя через Великую депрессию, через войну, через девяностопроцентные налоги пятидесятых годов, поток этих денег становится все мельче и уже, и недалек тот день, когда они исчезнут так же незаметно, как и возникли.

Сюзанна — я об этом уже упоминал — вовсе не бедная женщина, но, если меня попросят уточнить размер ее состояния, я буду в затруднении. Но она, конечно, не так богата, как были ее дед с бабкой. Я спросил ее: