Нельсон Демилль - Золотой берег

— Ты хочешь сказать, что купил дом, не посоветовавшись с женой?

— Ну да. Я ей сказал: «Мне этот дом нравится, так что сделай так, чтобы он понравился тебе». Она начала ныть: «О, Фрэнк, это развалина, это хлев». Эти чертовы женщины даже не могут представить себе, как будет выглядеть вещь после ремонта. Понимаешь? Поэтому я нанимаю работяг, они не разгибаются здесь целую зиму. Весной я везу сюда Анну, всю дорогу она плачет. Я думал, она перестанет ныть, когда увидит, во что превратился дом. Ан нет! Он, видите ли, слишком далеко расположен от того места, где живет ее безумная мать и ее истерички-сестры. «Здесь нет магазинов, Фрэнк. Здесь не с кем общаться!» И пошло, и пошло. Да к черту твои магазины, к черту твое общение. Верно? — Он посмотрел на меня. — Верно?

— Верно. К черту.

— Ну вот. — Он допил свою граппу и снова принялся за сигару. — Мадонна, с ними с ума сойдешь! Ей, видите ли, надо посещать церковь. Она привыкла ходить в церковь три-четыре раза в неделю и разговаривать со священниками. Они тоже итальянцы. Некоторые совсем недавно сюда перебрались. А церковь и здесь, кстати, неплохая. Я был там несколько раз. Это собор Святой Марии. Ты знаешь это место? Но священники здесь — или американцы, или поляки, а с ними она разговаривать не может. Представляешь? Но священник, он же всегда священник, верно?

— Ну…

— Так вот, я хочу, чтобы Сюзанна помогла Анне освоиться здесь. Понимаешь? Пусть повозит ее с собой, познакомит с людьми. Может, и ты покажешь мне свой клуб. Этот «Крик». Если мне там понравится, я вступлю.

Мне опять стало не по себе.

— Ну…

— Да-да, я понимаю, не все сразу. Так ты поговори с Сюзанной.

Мне пришла в голову неплохая мысль.

— Сюзанна является членом клуба любительниц бельведеров. Она может взять Анну с собой на следующее заседание.

— А что это за богадельня?

«Хороший вопрос, Фрэнк». Я попытался объяснить ему про викторианские наряды и пикники.

— Не понимаю.

— Я тоже. Пусть Сюзанна сама все объяснит Анне.

— Ладно. Ну-ка, взгляни туда. — Он показал вниз.

Я слегка нагнулся и увидел роскошный испанский внутренний дворик, освещенный мягким светом фонарей.

— Видишь? Рядом с жаровней. Это специальная плита для пиццы. Это я ее установил. Могу теперь сам готовить пиццу, могу жаркое. Нравится?

— Очень практично.

— Да.

Я покосился на Белларозу. Он поставил рюмку на поручень, бросил сигару. Скрестив руки на груди, он стоял и обозревал свой дворик размером с небольшую площадь. Беллароза почувствовал, что я наблюдаю за ним, и рассмеялся.

— Да-да. Похож? — Он выпрямил спину и надул живот, подражая Муссолини. Оглянулся на меня. — Ты об этом подумал? Думал, Фрэнк Беллароза изображает из себя дуче? Признавайся.

— Воздержусь от комментариев.

Он засунул руки в карманы.

— Знаешь, все итальянцы хотят быть похожими на дуче, на Цезаря, на босса. Никто не хочет быть подчиненным. Вот почему Италию так ненавидят, вот почему людям вроде меня приходится нанимать людей, подобных Энтони. Дело в том, что всякая мразь с ружьем и амбициями на пятьдесят центов спит и видит, как бы кокнуть босса. Capisce?

— Ты доверяешь Энтони?

— Не-е-т. Я не доверяю никому, кроме своей семьи. Я не доверяю моим «солдатам». Возможно, тебе я буду доверять.

— А по ночам ты хорошо спишь?

— Сном младенца. Я же говорил тебе, у нас не убивают в кругу семьи.

— Но ты же носишь здесь оружие.

Он кивнул.

— Ну да. — Беллароза помолчал, затем добавил: — Видишь ли, недавно у меня появились некоторые проблемы, приходится принимать меры предосторожности. Пришлось даже усилить охрану.

— Но ты же сказал, что дом неприкосновенен.

— Да. Но теперь здесь орудуют испанцы, ребята с Ямайки, те же азиаты. Они играют не по правилам. Они не знают, что если живешь в Риме, то надо жить по римским законам. Кто это сказал? Святой Августин?

— Святой Амвросий.

Он посмотрел на меня, и наши глаза встретились. Кажется, у этого человека серьезные проблемы, внезапно осенило меня.

— Давай вернемся в дом. — Беллароза первым прошел в библиотеку и устроился в кресле. Налил себе граппы. Я сел напротив.

Мой взгляд упал на книги из колледжа, о которых он только что говорил. Я не мог разглядеть фамилии авторов, но почти не сомневался, что на этих полках можно было найти очень многих великих мыслителей, философов и теологов, и сам Фрэнк Беллароза на самом деле внимательно изучил их работы. Однако при чтении он упустил в них главную мысль, мысль о Боге, человечности и милосердии. Или, что еще хуже, он прекрасно понял эту главную мысль, но сознательно отказался от нее, предпочтя ей жизнь во зле, так же как это сделал его сын. Как это страшно.

— Ну что же, спасибо за угощение. — Я посмотрел на часы.

Беллароза как будто не услышал моих слов и остался все так же сидеть в своем кресле с рюмкой граппы в руках. Затем он заговорил:

— Ты, возможно, читал в газетах о том, что меня обвиняют в убийстве одного человека. Колумбийского наркобарона.

Это уже выходило за рамки обычной светской беседы за рюмкой бренди и сигарой. Я не знал, что отвечать. Затем после паузы отозвался:

— Да, читал. Газеты сделали из тебя героя.

Он улыбнулся.

— Вот до чего вас всех запугали. Им, видите ли, нужен герой, этим газетчикам. Вот и сделали им меня. Понимаешь? Я-то прекрасно вижу, в чем дело.

Он действительно все понимал. Я был поражен.

Он продолжал:

— Эту страну до смерти запугали. Людям хочется верить, что придет человек с автоматом и вычистит всю грязь, которая накопилась. Так вот, скажу честно, я не собираюсь делать эту работу за правительство.

Я кивнул. То же самое я недавно сказал мистеру Манкузо.

— Фрэнк Беллароза работает только на Фрэнка Белларозу, больше ни на кого. Фрэнка Белларозу интересует только его семья и его друзья. Пусть никто не воображает, что я буду решать чужие проблемы. Да, я часть этих проблем, я это осознаю. У тебя другая точка зрения?

— Нет, точно такая же.

— Прекрасно. Значит, мы понимаем друг друга.

— Так куда же мы движемся?

— Бог его знает.

Я взял свою рюмку и пригубил ее. Вкус у граппы не стал лучше.

— Альфонс Феррагамо, во всяком случае, не считает тебя героем.

— Верно. Этот сукин сын имеет на меня большой зуб.

— Возможно, ты его чем-то не устраиваешь. Например, тем, что ты, как и он, — американец итальянского происхождения.

Беллароза снисходительно улыбнулся.

— Ты думаешь, дело в этом? Ошибаешься. Ты еще ничего не знаешь об итальянцах, друг мой. Причина в том, что Альфонс Феррагамо мстит. Это называется кровная месть. Вендетта.

— Но за что?

Он ответил не сразу.

— Я расскажу тебе, в чем тут дело. Однажды я выставил его в суде дураком. Не я сам, конечно. Мой адвокат. Но это значения не имеет. Это было семь-восемь лет назад. Феррагамо выступал в качестве государственного обвинителя на процессе по моему делу. Обвинение было таким слабеньким, что его ничего не стоило разрушить. Мой адвокат Джек Вейнштейн так издевался над обвинением, что даже присяжные падали со смеху. Альфонс был вне себя от злости. Я просил Вейнштейна не дразнить его, но он не послушался. Еще тогда я понял, что Феррагамо припомнит мне этот случай. Теперь этот мерзавец стал прокурором Южного района Нью-Йорка и мне придется либо уживаться с ним, либо сматываться.