Эван Хантер - Молодые дикари

— Ты готов бороться с ними?

— Что касается самообороны, то мы все еще не разыскали нож, который, как предполагается, выхватил Моррез, хотя его слепота, казалось бы, исключает версию о том, что он напал первым. Апосто надо обследовать в госпитале «Белльвью». Ты организуешь это?

— Буду рад это сделать. Какой твой следующий шаг?

— Завтра я пойду в испанский Гарлем. Хочу напасть на след ножа Морреза. Если защитники собираются использовать его в деле, то я должен быть к этому готов. Что ты хотел мне сказать?

— Прежде всего — судить будет Самалсон.

— Да?

— Я знал, что ты удивишься. Защита подняла шум по этому поводу. Она заявила: он твой друг, и ты учился у него в университете, и он предрасположен к тебе...

— Чепуха.

— Разумеется. Но это не помешало им просить перенести слушание дела в другой судебный округ.

— Это, должно быть, очень хорошо настроило Абе.

— Абе Самалсон — самый справедливый судья, который когда-либо у нас был. Короче говоря, Самалсон отклонил это прошение защиты.

— Молодец Самалсон.

— Это их не остановило. Они продолжали настаивать на перенесении дела, заявляя, что местная пресса сделала ряд предвзятых заявлений, вызвав враждебность населения к подсудимым. Абе и здесь послал их к черту. Он сразу же раскусил, почему они на этом настаивали: это была еще одна — третья по счету — попытка выиграть время. Первая попытка заключалась в том, что они выступили с ходатайством позволить им изучить протокол большого жюри на том основании, что оно выдвинуло свое обвинение, якобы, без достаточных юридических доказательств. Это ходатайство было отклонено. Вторая попытка сводилась к тому, что они затребовали документ, конкретно удостоверяющий свидетелей и дающий описание места преступления и рода оружия, но на этом они выиграли только неделю. Суд все равно назначен на следующий месяц, и слушать дело будет Самалсон. Ты доволен?

— Да. Мне нравится Абе, он хороший человек.

На столе Хэнка зазвонил телефон. Он снял трубку.

— Да?

— Хэнк, это Дэйв, дежурный. Здесь двое людей спрашивают тебя. У одного — картонка с едой.

— А кто другой?

— Парень по имени Бертон. Репортер.

— Скажи ему, мы собираемся перекусить. Если его устроит, что я буду бормотать, жуя бутерброд, пожалуйста, пусть входит. И пропусти человека с картонкой, я умираю с голоду.

Разносчик и Майк Бартон вошли в кабинет одновременно. Бартон был высоким, плечистым, с широкой грудью и скорее походил на водителя грузовика, чем на репортера. У него были толстые губы, внимание к ним привлекали густые черные усики, которые выглядели словно пятно типографской краски под носом. Войдя, он тут же протянул руку.

— Мистер Белл? — спросил он.

— Здравствуйте, — сказал Хэнк и пожал ему руку. — Ефраим Холмз, начальник бюро. Ефраим, мистер Бартон.

— Мы знакомы, — сухо сказал Холмз.

— Что у вас на уме, мистер Бартон? — спросил Хэнк.

— Хороший вопрос, — улыбаясь, ответил Бартон. Когда он улыбался, его зубы на фоне черных усиков сверкали белизной, а его темнокарие глаза на широком лице, казалось, светились острыми лучиками.

— Что на уме у всех в эти дни? — продолжал Бартон.

Хэнк развернул свой бутерброд и начал жевать.

— Ну, я не правомочен говорить за всех. Только за себя.

— А что у вас на уме? — спросил Бартон.

— Дело Морреза.

— То же самое и у меня на уме, мистер Белл. Поэтому я и пришел. Вы читали нашу газету за последнее время?

— Простите, — ответил Хэнк, — но я не читаю бульварных газет.

— Снобизм государственного служащего?

— Ничуть. Просто у меня никогда не было такой привычки.

— Между прочим, НАША бульварная газета — довольно хорошее издание, — сказал Бартон.

— Ваша газета смердит, — решительно заявил Холмз, — это дешевая, сенсационная, желтая, бульварная газета, которая прикрывается знаменем либерализма, чтобы продать лишние экземпляры и заполучить больше заказчиков на публикацию рекламы. Что вам здесь нужно?

— Я пришел поговорить с мистером Беллом, — ответил Бартон, мрачно насупив брови.

— Я начальник бюро, — сказал Холмз, принимая брошенный вызов. — Я имею право слышать все, что вы собираетесь сказать мистеру Беллу.

— Хорошо, — ответил Бартон. — В каком сейчас состоянии ваше дело? Вы думаете, их осудят?

— Я поддерживаю обвинение по делу о предумышленном убийстве, — ответил Хэнк. — Это то, о чем говорится в обвинительном акте.

— Ваше отношение к истории, которую они состряпали, что Моррез с ножом напал на них?

— Пока я еще не до конца расследовал это обстоятельство.

— Когда вы планируете начать расследование?

— Боюсь, что это мое личное дело, мистер Бартон.

— Я думал, что вы слуга народа.

— Так оно и есть.

— В таком случае, это и общественное дело.

— Если бы народ был способен судить, то я, возможно, согласился бы с вами, мистер Бартон. К сожалению, народ не изучал юриспруденции, а я изучал, и я буду расследовать и готовить дело так, как считаю правильным.

— Независимо от того, чего хочет народ?

— Что вы имеете в виду?

— Народ хочет, чтобы эти трое ребят умерли на электрическом стуле. Я это знаю, и вы тоже знаете это.

— Вы хотели бы, мистер Бартон, чтобы завтра я лично препроводил их в тюрьму «Синг-Синг» и включил рубильник электрического стула? Они имеют право на справедливый суд.

— Но в этом деле есть только одна справедливость, и это очевидно каждому. Они хладнокровно убили слепого парня. Народ требует возмездия.

— Вы говорите за народ или за себя?

— Я говорю и за народ, и за себя.

— Из вас получился бы хороший главарь линчующей толпы, мистер Бартон, — сказал Хэнк. — Я все еще не пойму, зачем вы сюда пришли?

— Узнать, как вы относитесь к этому делу.

— Это не первое дело об убийстве, которое мне когда-либо приходилось вести. Я отношусь к нему так же, как я относился ко всякому другому делу. Я намерен выполнять свои обязанности как можно лучше.

— И в эти обязанности входит отправка убийц на электрический стул?

— В эти обязанности входит преследование судебным порядком виновных в предумышленном убийстве. Я не выношу приговора. Если присяжные признают ребят виновными, судья Самалсон вынесет приговор.

— В деле о предумышленном убийстве смертный приговор является обязательной мерой, и вы знаете об этом.

— Верно.

— Таким образом, если вам удастся доказать, что это было предумышленное убийство, вы сумеете послать этих ребят на электрический стул.

— Присяжные заседатели могут просить и добиться смягчения приговора, и в этом случае смертный приговор может быть заменен пожизненным заключением. Такие случаи бывали и раньше.

— Это вы и попытаетесь сделать? Пожизненное заключение?