Сергей Разбоев - Воспитанник Шао.Том 2.Книга судьбы

Первый легко кивнул эксперту. Тот выждал нужную паузу.

— Господа милорды, сегодня эта часть наших исследований наиболее трудна для ведения статистики. Но даже по собранным разрозненным сведениям факт увеличения противников режима налицо.

— Имеются количественные оценки?

— Имеются, но они слишком приблизительны. За точность цифр ручаться нельзя. Хотя мы предполагаем, что они не намного отличаются от реальных. В Советах появился новый циничный штрих репрессивных органов в отношении диссидентов. От этого сложность ведения точного учета. Невозможно нам отсюда утверждать о психоустойчивости каждого пациента, тем более-узник он совести или нет. Многие матерые уголовники прикрываются новой возможностью уклонения от суда.

— Чем мы можем помочь страдающим за свободу выбора?

— Самое действенное-это газеты, радио, телевидение. И через правительственные каналы вести переговоры, требовать их освобождения.

Если Советы не желают терпеть их у себя, пусть дадут свободу выезда.

— Сколько нужно времени, чтобы в отделах подробнее подготовились с именами, местами заключения, адресами психбольниц.

— Готовится программа для наших новых компьютеров.

Материала много. Но много погрешностей и неточностей. В течение года должны управиться.

— Ну что ж, — Первый медленно обвел взглядом всех лордов.

— Сэр Маккинрой, вашей общей информации на сегодня достаточно для нас. Вы можете быть свободны. Обождите меня, пожалуйста, в верхнем зале.

Эксперт облегченно поклонился всем. Наверху в холле дворецкий предоставил ему папку с последними данными по военному, экономическому потенциалу Индии, Непала, Бирмы. Список резидентов, их начальников.

Сведения по оппозиционным силам в самой Индии.

Маккинрой знал, что час времени у него есть. Около камина он надолго углубился в конфиденциальные бумаги. Некоторые листы он откладывал в сторону, так как ничего нового они ему не давали. По другим что-то быстро записывал для систематизирования и лучшего запоминания. В этом замке было такое правило: что угодно можно записывать для памяти, но не выносить. Дворецкий сам потом сжигал все листки.

Старые стены второго Шаолиньсы.

На возвышенной полянке перед монастырем многочисленно сидело высокое собрание старейшин братства "Белого лотоса". Старый архар, худющий и маленький, белый, как лунь, негромко и терпко выговаривал закланные слова:

— …Братья! Сыны "Белого лотоса"! Великие крестьянские восстания прошлых веков-это наша память, наши вечные подвиги. То, что объяснялось в те времена борьбой за выживание, можно ли подтвердить сегодняшним днем, сегодняшними спешными деяниями. Раньше на первое место ставились идеи, сейчас-жизнь, судьба человека. Это не только наше достижение. Все мировое сообщество настойчиво приближается к этому понятию. Демонстрации против войны во Вьетнаме в самих Соединенных Штатах веское тому свидетельство. Общественность, народы понимают, что споры не решить методом войны, сопровождающей все бытие человечества. Согласие, понятие уже в большей степени движет настойчивыми помыслами человечества. Сейчас, в наше опасное противостоящее время, когда каждый готов нажать кнопку ядерной войны, всякий поспешный шаг одиночки или группы людей ведет к новым страданиям, к новым отступлениям от общего мирного движения к прогрессу. Мы уединены от мирской суеты, но мы часть человечества: часть образованная, сознающая и признающая многие правила мирового сообщества, поддерживающая их, сама развивающая многие постулаты добра и справедливости. Время спрашивает: оправданы ли с нашей стороны жесткие выступления с применением оружия. Время, последствия показывают: подобные действия играют на руку самой черной, охочей до власти реакции. Она получает новый импульс от наших необдуманных террористических акций, организуется, объединяется и с новой силой, с новой жестокостью, которую ей уже проще объяснить, выступает за дальнейшее укрепление своих позиций, за усовершенствование новых видов оружия, за ужесточение к развивающимся странам, к различным санкциям против них. Мы не имеем право вмешиваться во внутренние дела и жизнь далеких стран. При всем огромном опыте Вана, его многолетней умудренности, знания людей и жизни, он поступил, не сообразуясь с меняющейся международной обстановкой, не подумал о людях, находящихся в монастырях. Гонения от центральных властей еще не закончились, далеко не закончились. Предлагаю рассмотреть предложение о том, чтобы впредь до решения Патриаршего Совета воздерживаться от действий, наносящих монастырям "Белого лотоса" отрицательные последствия.

Старец сошел с ковра и медленно побрел к своему месту. Его годы были большими и долгими. Его корявая клюка поддерживала его, но он еще не просил посторонней помощи.

Жесткое и суровое лицо Вана не выказывало сомнений. Его голос, твердый, уверенный, сторонил доводы ранее говорящих.

— Уважаемое высокое собрание людей. Людей, граждан Земли, которые не раз и не два ходили по тончайшей линии Рока: линии жизни и смерти.

Люди, которые не знают, что такое слезы, несчастья, страдания. Люди, у которых не имеется темных пятен в своем бытии. Не мудрено и понятно, что когда континенты разделяют безбрежные океаны, расстояние и время притупляют остроту восприятия. Все не так видится, не так ощущается, не так переживается. Личное чувство не реагирует на боль других. Я признаю, что под действием ситуации оказался не до конца холодным и логичным в той обстановке, что выпала на долю группы монастыря Шао. В этом моя постоянная слабость, постоянный укор моей приземленности и человечности. Но чем я прикроюсь от своей совести, своей чести, когда вижу людское горе наяву, не по рассказам? Когда Ван видит детей, умирающих на улице у помоек, женщин, проклинающих небо за их нелепую судьбу-извините меня. Мое сердце-сердце человека. Ван не пойдет против своей совести. Я не имею право тогда считаться человеком; человеком, которого и создавал вседержитель не для жестокости и лицемерия, но для добрых и полезных дел. Можно иногда забыться, можно не помнить, но на доброте и порядочности мир стоял и стоять будет. Расстояния освобождают от личной ответственности. А там, в двух шагах? Кого вы хотите во мне видеть? Да вы сами первые перестанете меня уважать. Я не призываю на баррикады. Но за слабых и униженных долгом своей совести и жизни я обязан заступиться. Наш брат, Рус, находился в Америке один.