Джузеппе Д'Агата - Возвращение тамплиеров

Гельмут Вайзе.

На нем был безупречный черный костюм, светлые до прозрачности волосы сияли в лучах полуденного августовского солнца.

Друзья обнялись, стоя на невысокой лестнице, простиравшейся во всю ширину фасада.

— Наконец-то, Джакомо. Ты столько раз откладывал, я уже и не надеялся, что приедешь. Жду тебя с конца июня.

— Всего лишь на два месяца опоздал, — пошутил Джакомо. — Ладно, что такое два месяца?

Гельмут на мгновение отвел взгляд:

— Верно. Что такое два месяца? — Он взял друга под руку, и они направились в парк. — Ты уезжал на каникулы? Куда?

— Каникулы? — смеясь, переспросил Джакомо и позволил себе наконец расслабиться. — Представляешь, в последний момент я даже нашел три недели, чтобы подготовиться к экзамену. И знаешь, как он прошел?

— Спорю, что хорошо.

— Высший балл и особая похвала.

— Поздравляю. А потом?

— Потом… Потом случились всякие неприятности в лиге. Большие неприятности, поверь мне. Борьба за власть не обходит никого.

Гельмут обернулся в сторону виллы и пальцем указал на нее:

— Знакомься — «Центр трансцендентальных исследований».

— Знаю, что ты руководишь им. Но что это значит — «трансцендентальные исследования»?

— Многое. Например, можно с немалой точностью предвидеть, каким станет мировой порядок в ближайшем будущем.

— Я понял, чем ты занимаешься. Растишь за позолоченной оградой новое поколение историков. Так что там с мировым порядком, если не секрет?

Гельмут словно заразился беспечностью друга, поэтому с улыбкой изложил отнюдь не утешительные соображения:

— Нас ждет один из крутых поворотов истории, непредсказуемое потрясение.

— Непредсказуемое, но не для твоих коллег, — вставил Джакомо, которому пришли на память апокалиптические картины, столь дорогие для падре Белизарио.

— В общем, старая демократия сходит на нет и больше не сумеет сдерживать напор национализма, расизма и религиозного фанатизма, старых знакомцев, которые вновь подняли голову и готовы к борьбе…

— К борьбе за власть. — Джакомо, следивший за словами друга с дружеским сочувствием, снова улыбнулся. — Дорогой Гельмут, если верно что микрокосм есть отражение макрокосма, то и моя небольшая лига — ценное поле для наблюдения.

— Что случилось? Твоя лига растаяла на солнце?

— Забавная история, — сказал Джакомо, твердо поддерживаемый за руку другом. — Нынешний президент лиги — отличный врач — высказал недовольство и выразил тем самым мнение меньшинства членов.

— Наименее удачливых и наименее привилегированных, как я понимаю?

— Пожалуйста, не перебивай. Словом, президент выдвинул обвинения: лига, мол, сделалась слишком элитарной и потому не способна представлять истинные интересы обиженных. Начались такие бесконечные споры, что лига стала походить на клуб якобинцев. А закончилось тем, что руководящий совет в полном составе сложил полномочия.

— И наконец-то падре Белизарио обрел всю власть.

Джакомо на мгновение задумался над иронией друга.

— Ты в самом деле считаешь… — Но сразу же отбросил эту абсурдную мысль. — Нет, он сейчас, напротив, сильно озабочен. Лига — его детище, это он создал ее.

Они вошли в здание.

Вилла фон Зайте (так она называлась) была резиденцией барона Рудольфа фон Зайте. Теперь это было закрытое учебное заведение, куда ненадолго — на два-три месяца — приезжали ученые со всех концов света. Масштабы гостеприимства зависели от стипендии, предоставленной административным советом фонда. Избранные счастливцы занимались философией, историей, теологией, которые изучались также и в эзотерическом плане. В здании царила тишина, и лишь изредка встречался кто-либо из стипендиатов.

В свое время барон оставил для себя небольшую квартиру — ту, которую теперь занимал Гельмут. Никто не допускался в эти помещения, расположенные на втором этаже, с задней стороны виллы, и выходившие окнами в лес. Тут было несколько комнат и огромная библиотека, без труда служившая при необходимости весьма приятной гостиной. Одна из спален уже была приготовлена для Джакомо.

После ужина друзья прошли в библиотеку. Прежде чем расположиться в кресле, Джакомо захотел взглянуть на книги, которые закрывали все стены сверху донизу. С некоторым удивлением он обнаружил, что большинство авторов (философы, историки, прозаики, поэты) были немцами. От Канта до Гегеля, от Гриммельсгаузена до Гёте — ни одно из сколько-нибудь громких имен не было пропущено. Имелось также множество биографий и партитур — особенно тех произведений, которые за два последних века оказали заметное влияние на немецкую музыку.

— Кто был этот барон Зайте?

— Издатель, но в первую очередь — библиофил, — ответил Гельмут, потом, похоже собравшись с мыслями, продолжал: — Он питал необыкновенную страсть к книгам, словно получал от них некие жизненные соки. Это был необыкновенный человек… так говорят.

Джакомо вопросительно поглядел на друга — почему необыкновенный?

Гельмут поколебался. Ему хотелось ответить, но так, чтобы не сказать главного. Поэтому он подбирал подходящие слова.

— Он был словно чистый дух, существо почти нематериальное. — Побуждаемый вызванным у друга интересом, Гельмут продолжал с некоторым пылом: — Состояние его было громадным, но ни один человек не знал ничего о происхождении этого богатства. Нет никаких сведений и о его рождении, неизвестно, кто был его отец. Когда он исчез в тысяча восемьсот шестьдесят шестом году, ему было лет тридцать.

— Можно подумать, что ты лично был с ним знаком.

Гельмут обозначил улыбку:

— Когда живешь тут, словно ощущаешь его присутствие.

— Это верно, мне тоже так кажется. Вероятно, он не был женат.

— Вовсе нет, как раз наоборот. Его жена, баронесса Паула, умерла в начале Первой мировой войны. Это она учредила фонд и научный центр.

Между тем Гельмут достал из письменного стола бумаги, которые Джакомо прислал ему примерно месяцем раньше. Это были фотокопии письма Яирама из Арденн и дневника, который Джакомо вел в Америке.

Прежде чем завести о них разговор, оба внимательно посмотрели друг на друга. Они откладывали беседу не из стремления уклониться от нее, а из желания провести ее в совершенно спокойной обстановке.

— Ты прочитал все это?

— Еще бы. И не один раз. Вы проделали уникальную работу.

— Ты считаешь?

Неторопливым жестом Гельмут умерил пыл Джакомо:

— Подожди. Прежде чем двигаться дальше, я хотел бы понять, кто участвует в этой истории, а кто нет.

Джакомо кивнул.

— Борги?

— Нет. В какой-то момент он дал нам понять, что этот вопрос его больше не занимает, и тогда мы сами исключили его.

Гельмут сделал одобрительный жест: