Томас Харрис - Черное воскресенье

Кривизна несущей пластины, заряда и шрапнельного слоя была необходима для правильного рассеяния смертоносных игл. Здесь, на модели, их было 944 штуки; с расстояния в 60 ярдов они должны накрыть площадь в тысячу квадратных футов, сделав примерно по одной пробоине на каждый фут. Ни одно живое существо крупнее ящерицы, оказавшееся в этом секторе, не уцелеет — его пронзят несколько толстых игл, летящих быстрее винтовочной пули. Но это лишь испытательный образец. Готовая бомба, подвешенная к дирижаблю, будет в 317 раз больше и по массе, и по размерам. Ее взрыв пошлет в среднем по три с половиной дротика в каждого из 80985 человек на трибунах стадиона Тьюлэйн.

Фазиль появился в мастерской как раз в тот момент, когда Лэндер крепил к модели наружную оболочку — еще одну фибергласовую пластинку, толщина которой соответствовала корпусу гондолы.

Американец не проронил ни слова и продолжал свою работу.

Кинув быстрый взгляд на верстак, Фазиль испугался. Чтобы овладеть собой, он немного побродил по мастерской, всячески стараясь ни на что не наступать и ничего не задеть. Фазиль и сам был достаточно грамотным техником, он учился в ГДР, а потом еще и в Северном Вьетнаме. Сейчас, рассматривая полусобранную гондолу, он с удовольствием отметил продуманный рационализм всей конструкции.

— Этот материал довольно трудно сваривается, — заметил Фазиль, похлопав по трубкам из сплава Рейнольдса. — А у вас тут вроде бы нет никакого сварочного аппарата. Думаете взять его напрокат?

— Я позаимствовал кое-какое оборудование у компании, — неторопливо ответил Лэндер. — Только на уик-энд, разумеется.

— И напряжение каркаса получится слабоватым. Это, знаете ли, несколько самонадеянно... — Стремясь сохранить добрые отношения с американцем, Фазиль хотел сделать шутливый комплимент его мастерству. Но тот явно не собирался обмениваться любезностями со своим арабским коллегой.

— Если каркас слегка деформируется, то лопнет внешняя оболочка. Тогда кто-нибудь может заметить дротики, и едва ли мы снимем игрушку с грузовика. — Голос Лэндера был по-прежнему ровен и бесцветен.

— Я думал, вы уже закончили лепить пластик. У нас в запасе только месяц.

— Нет, не закончил. И сперва я должен еще кое-что проверить.

— Не могу ли я вам помочь?

— Можешь. Тебе известна бризантность [13] Бризантность — количественная мера дробящего действия взрывчатых веществ. этого состава?

Фазиль сокрушенно покачал головой.

— Увы, нет. Это ведь новинка.

— А ты когда-нибудь видел, как он детонирует?

— Тоже нет. Мне только сообщили, что он гораздо сильнее, чем Си-4. Но зачем вам цифры, мистер Лэндер? Вы же побывали в квартире Музи, а там все, по-моему, очень наглядно...

— Да, я видел дыру в стене, но мне этого недостаточно. Ты знаешь, в чем состоит главная ошибка при изготовлении взрывных устройств осколочного действия? В том, что шрапнель размещается слишком близко к заряду. Взрыв дробит ее и превращает в пыль. Полагаю, тебе было бы полезно ознакомиться вот с этим руководством по минному делу. Почитай, а если попадутся непонятные места, скажи — я растолкую. Надеюсь, теперь ты понял важность моего вопроса. Просто я не хочу, чтобы все дротики разнесло на атомы прежде, чем они сдвинутся с места. Я не хочу обеспечивать клиентурой сотню клиник для глухих; цель у меня, как тебе известно, иная, и я должен знать, какой буфер необходим между зарядом и дротиком.

— Ну так используйте данные по противопехотным минам...

— Не годится. Я имею дело с гораздо большим расстоянием и несравненно большим количеством взрывчатки. Никто и никогда еще не делал осколочных бомб такого размера. Противопехотная мина величиной со школьный учебник, а эта — со спасательную шлюпку.

— Как она будет ориентирована в момент взрыва?

— Вдоль футбольного поля, над пятидесятиярдной линией. Высота ровно сто футов. Как ты мог заметить, контур каркаса повторяет очертания стадиона.

— И поэтому...

— И поэтому, дорогой Фазиль, я должен быть уверен, что дротики разлетятся веером, а не свалятся в кучу. Возможно, придется увеличить кривизну несущей поверхности. Все необходимые данные — и по части буферной прослойки, и насчет расстояния — мы получим, взорвав эту малютку. — И Лэндер похлопал готовое чудовище на своем верстаке.

— В ней же по меньшей мере полкило пластика!

— Да.

— Вы никак, не сможете взорвать эту штуку, не привлекая внимания полиции и ФБР.

— Смогу.

— И не успеете вы проверить результаты эксперимента, как нагрянут...

— Успею.

— Это просто... — Фазиль едва не сказал «безумие», но тут же осекся. — Это чрезвычайно рискованно.

— Не дрейфь, араб, — раздельно проговорил Лэндер.

— Можно взглянуть на ваши расчеты? — спросил Фазиль, надеясь вернуть беседу в более спокойное русло и как-нибудь урезоните полоумного янки.

— Пожалуйста. Но имей в виду, что образец не является уменьшенной копией гондолы. Профиль его поверхности гораздо проще, он задан лишь двумя кривыми.

— Да, я запомню, мистер Лэндер.

Фазиль решил воспользоваться помощью Далии. Когда девушка выносила из мастерской мусорное ведро, он вполголоса обратился к ней по-арабски:

— Убеди его. Мы же знаем, что эта штука отлично сработает. А затея с испытанием — неоправданный риск. Он все погубит.

— Эта штука может сработать небезупречно, — спокойно ответила Далиа. Говорила она на английском. — Все должно быть надежно проверено.

— Бомба совсем не обязана быть настолько совершенной.

— С его точки зрения — обязана. Да и с моей тоже.

— С точки зрения нашей миссии, она сработает вполне удовлетворительно, и ты это знаешь.

— Товарищ Фазиль, нажатие кнопки в гондоле станет последним действием в жизни Майкла Лэндера. Больше он уже никогда ничего не увидит — так же, как и я, если ему потребуется мое присутствие. Мы должны знать, что произойдет потом. Ты это понимаешь?

— Я понимаю одно: ты сейчас разговариваешь не как дисциплинированный фронтовой боец, а в точности как твой американский дружок.

— В таком случае, я скажу, что ты не слишком умен.

— В Ливане твои слова могли бы стоить тебе жизни.

— Отсюда далеко до Бейрута, товарищ Фазиль. Но если нам суждено снова увидеть Ливан, можешь убить меня, когда тебе будет угодно.

Доктор медицины Рэйчел Боумен сидела за столом в одной из комнат наркологического реабилитационного центра Южного Бронкса.

Все здесь навевало воспоминания. Эти светлые стены, украшенные наивными любительскими этюдами, не раз бывали свидетелями ее работы с опустошенными, отчаявшимися людьми, которым она старалась вернуть надежду и интерес к жизни. Среди пациентов и собеседников Рэйчел был когда-то и Эдди Стайлс; теперь, выбрав для встречи именно эту комнату, она надеялась, что сама обстановка, вызывавшая память о прошлых откровениях, поможет им сегодня быстро найти общий язык.