Брэд Мельцер - Книга судьбы

Две недели спустя

С тусклого неба лениво сыпался редкий итальянский снежок. Мужчина, спрятав подбородок в воротник шерстяного пальто в «елочку», перешел на другую сторону Виа Маццарино. Теперь у него были светлые волосы — короткие, едва начавшие отрастать, — но он все равно соблюдал меры предосторожности, подходя к Санта-Агата-деи-Готи, церквушке пятнадцатого века, притаившейся на узкой, вымощенной булыжником улочке.

Мужчина миновал центральные ворота, не входя, впрочем, внутрь, и принялся разглядывать фасад. Прямо над дверью красовалась старинная фреска, на которой Святая Агата несла на подносе свою грудь, отрезанную мучителями после того, как она отказалась отречься от веры.

— Восхвалим же Его, — прошептал мужчина, резко сворачивая направо. Следуя указателям, он направился к боковому входу на Виа Панисперна, а потом неторопливо зашагал по неровной кирпичной подъездной дорожке, укрытой одеялом легкого снега.

В конце дорожки он тщательно вытер ноги о потрепанный коврик, толчком распахнул коричневые двойные двери и поморщился, когда петли протестующе взвизгнули. Его встретил запах сырого дерева и розового масла, отчего мужчина мыслями унесся на много лет назад, в старую каменную церковь, в которой вырос, в снежные зимы Висконсина его детства, в то проклятое время, когда умерла его мать.

Петли опять скрипнули, и он снова поморщился, когда дверь гулко захлопнулась за спиной. Не тратя времени, мужчина обвел взглядом незанятые скамьи, пустой алтарь, а потом устремил взор между колоннами восточного гранита, подпиравшими свод вдоль центрального прохода. В церкви никого не было. Прищурившись, он стал прислушиваться. Тишину храма нарушал лишь приглушенный шепот. Восхвалим же Его. Все так, как и должно быть.

Ступая по выцветшим плиткам мозаичного пола и чувствуя, как бешено забилось сердце в груди, мужчина устремился к цели — кабинке красного дерева в дальнем правом углу от алтаря.

Приблизившись, он пошел на шепот, доносившийся изнутри. Мужчина никогда не бывал здесь раньше, но, увидев фотографию в туристическом проспекте, понял: в судьбу надо верить.

Расстегнув пальто и в последний раз оглядевшись по сторонам, он опустился на колени. Шепот стих. Чья-то рука задернула бордовую занавеску, прикрывавшую вход в исповедальню, и священник внутри перестал молиться.

И только тогда, в звонкой тишине церкви Санта-Агата деи Готи, Нико благочестиво склонил голову.

— Благослови меня, отец, потому что я согрешил. Последний раз…

— Все, Нико, пошли, и пошевеливайся! — дыша перегаром сладкого лука, громко скомандовал высокий санитар.

Оглянувшись через плечо, Нико обвел взглядом дешевый ковер бежевого цвета, невзрачный дубовый аналой и дюжину или около того складных металлических стульев, составлявших внутреннее убранство небольшой часовни на четвертом этаже павильона Джона Говарда лечебницы Святой Елизаветы. У единственной двери его поджидали два рослых санитара. Прошло почти две недели с того момента, как его обнаружили в Висконсине. Но следует сказать спасибо новому адвокату: впервые за очень-очень долгое время ему разрешили посещать часовню.

Не говоря ни слова, Нико вновь повернулся к деревянному кресту, украшавшему голую стену комнаты. Не прошло и нескольких секунд, как ковер, аналой и складные стулья растаяли, а на их месте проступил мозаичный пол, древние скамьи и исповедальня красного дерева. В точности такие, как в проспекте, который дал ему адвокат.

— …я исповедовался очень давно.

Он глубоко вдохнул запах розового масла — им всегда пахло от матери — и крепко зажмурился. Остальное было делом техники.

Господь спас его от гибели. И привел домой, для нового начала.

Палм-Бич, Флорида

— Вы один? — спрашивает официантка, подходя к моему столику в углу маленькой террасы кафе.

— Вообще-то я жду приятеля, — отвечаю я, и она ставит стакан с водой на картонную подставку, чтобы ветер не унес ее. Мы находимся по меньшей мере в двух кварталах от океана, но по узкой улочке всегда гуляет свежий бриз.

— Будете заказывать еще что-нибудь, кроме во… — Она испуганно замолкает, когда я поднимаю голову. Она впервые видит мое лицо. К ее чести, она быстро приходит в себя, выдавливая фальшивую улыбку… но сделанного не воротишь.

— Подождите… вы тот самый парень! — вдруг радостно щебечет она.

— Прошу прощения?

— Ну, тот самый, с этой штукой на щеке… с президентом… Это ведь были вы, не так ли?

Я легонько наклоняю голову в знак согласия.

Она внимательно разглядывает меня, несмело улыбается, заправляет за ушко прядь выбившихся светлых волос и спокойно отправляется на кухню.

— Святые угодники, что это было? — слышу я знакомый голос с тротуара.

Слева от меня к низенькому кованому ограждению, окружающему внешнюю террасу кафе, устремляется Рого.

— Рого, не вздумай прыгать через…

Не успеваю я договорить, как мой друг перекидывает одну ногу, потом перелезает и плюхается на стул напротив меня.

— Разве ты не умеешь пользоваться дверью, как все прочие двуногие? — обращаюсь я к нему.

— Нет, нет, не увиливай. Так что это было за рандеву с официанткой?

— Рандеву?

— Не строй из себя дурочка — я все видел собственными глазами: тоскующий страстный взгляд… фокус с якобы выбившимся локоном… как она прижала мизинчик к ушку, имитируя телефон, и прошептала: «Позвони мне». Я все видел!

— Ничего она не шептала.

— Она узнала тебя, правильно?

— Слушай, ты не мог бы оставить меня в покое?

— Где она тебя видела, в «Шестидесяти минутах»? Точно, наверное, именно там! Девчонкам нравится Морли Сэйфер.

— Рого…

— Не спорь со мной, Уэс, это непреложный факт: официантка способна превратить процесс принятия пищи в удовольствие или безнадежно испортить его. Обрати внимание на знаки, которые она тебе подает. Она пытается тебя снять. Снять. Сня-я-я-ть, — сценическим шепотом сообщает он, закатывая глаза, а потом ловко выхватывает у меня из-под носа стакан с водой и делает глоток. Заметив меню, он интересуется: — А здесь подают фахитас?

— Здесь подают панини.

— Панини?

— Это такой хлеб с…

— Прошу прощения, у тебя что, колики в яйцах?

Поскольку я не смеюсь, он опускает соломинку в стакан и начинает помешивать воду, не сводя с меня глаз. И тут до меня доходит, к чему он стремится.

— Послушай, Рого, все в порядке. Можешь не стараться рассмешить меня во что бы то ни стало.

— Я вовсе не стараюсь рассмешить тебя, — возражает мой приятель.

Он снова принимается помешивать воду в стакане, и тут возвращается официантка с еще одной картонной подставкой и столовыми приборами. Пока она раскладывает их на столе, Рого упорно молчит. Официантка уходит, и я смотрю на него.