Сара Даймонд - Паутина

— Скорее всего. И в схватке он потерпел поражение. Бедный старина Сокс.

— Вот только на него это совсем не похоже, он у меня не из драчунов. — Выражение лица Лиз сделалось задумчивым и озабоченным — она говорила, словно обращаясь к самой себе. — Надеюсь, рана заживет. Но если через день-два ему не станет лучше, придется везти к ветеринару.

Образ мистера Уиллера сразу же замаячил на заднем плане моей памяти. Я вспомнила его слова о том, что собаку Ребекки убили, — но почему мне вдруг стало не по себе? Лиз с недоумением смотрела на меня.

— Что с вами, моя милая? Вы так побледнели…

— Нет, ничего. Не обращайте внимания. — Я поднялась к закипевшему чайнику. — Вам с молоком и с сахаром?

За чаепитием мы болтали о разных пустяках, но Лиз, явно расстроенная, то и дело поглядывала в освещенный солнцем угол, где Сокс свернулся плотным клубком, наподобие ежа в глухой защите. Мы обсудили новости из последнего письма ее старшей дочери и предстоящий мне вскорости прием гостей; вместе с чаем мы исчерпали и темы для беседы.

— Анна, можно оставить его у вас на некоторое время? — вставая из-за стола, спросила Лиз. — Утром бедняжка очень страдал, а сейчас ему так хорошо и спокойно. Наверняка он сам вернется домой, когда немного отдохнет и придет в себя.

— Конечно, о чем разговор. — От переживаний ее лицо, обычно с улыбкой, будто намертво приклеенной к губам, стало более человечным, и я впервые за время нашего знакомства прониклась к ней симпатией. — Не беспокойтесь за него. Недаром же говорят — заживает как на кошке.

Проводив гостью, я обвела кухню взглядом, и меня словно ошпарило: кот спал перед тем самым шкафчиком, где я нашла кожаный ошейник с металлическими заклепками. И меня опять замутило. У Ребекки убили пса, чтобы заставить ее уехать, Сокса покалечили — не потому ли, что он зачастил ко мне? Разве это не намек на параллель между жизнью Ребекки здесь и моей собственной?..

Полнейшая чушь, одернула я себя. Сокс не так уж и пострадал, и вообще — это не мой кот. А ночью он попросту наткнулся на спящего барсука или на какого-нибудь другого агрессивного зверя, так что нечего разукрашивать заурядное происшествие разными страхами и тайнами. Копии статей из газетного архива вернулись на стол, и я вновь стала вчитываться в то, что все еще оставалось мне непонятным. Уже завтра утром я буду говорить с мисс Уотсон, но наряду с этой успокаивающей мыслью в мое сознание закралось еще что-то — едва различимое, словно пропущенное через тончайшие стеклянные фильтры… Отчаянный крик боли, прозвучавший в летней ночи.

Поездку в Борнмут на следующий день можно было бы назвать поездкой в самое сердце лета — в царство простора и зелени, свежего воздуха и ярких красок, — и мне сразу стало понятно, почему столько пенсионеров облюбовали здешние места. Не сразу, но я нашла многоквартирный дом, в котором жила мисс Уотсон, в конце тихой, обсаженной деревьями улицы. Огромное современное, на редкость унылое здание совершенно не вписывалось в окружающий ландшафт. Остановившись перед двойной входной дверью со сложной домофонной системой, я нажала клавишу с фамилией Уотсон.

Динамик щелкнул, и почти сразу я услышала тот же голос, что отвечал мне по телефону:

— Алло?

— Здравствуйте, мисс Уотсон, это Анна Джеффриз.

— Прошу, входите, мисс Джеффриз. Поднимайтесь на второй этаж, квартира двенадцать.

Внутри дом выглядел строго и безлико: чистота, нигде ни пятнышка, как бывает в ухоженных казенных зданиях, где в вестибюлях и коридорах ничего, что можно сломать или украсть, но так же и ничего, что радовало бы глаз. Поднявшись на второй этаж, я постучала в дверь квартиры мисс Уотсон.

— Мисс Джеффриз! Здравствуйте, входите, пожалуйста.

В небольшой квартирке царил уютный, жилой беспорядок, чего так не хватало зданию. И в это гнездышко как нельзя лучше вписывалась сама хозяйка: миниатюрная, похожая на птичку женщина на исходе седьмого десятка, с густо напудренным лицом и пушком седых волос.

— Зовите меня Анной, — предложила я.

— Тогда вы зовите меня Аннет. — Мы перешли в крохотную, залитую солнцем и заставленную мебелью гостиную, стены которой были сплошь в фотографиях. Сводчатый проход вел в кухню. — Не хотите ли чаю?

— С удовольствием. С молоком, но без сахара, пожалуйста.

Она прошла на кухню ставить чайник, а я села на стул с подушкой на сиденье и сразу завела разговор:

— Мне очень понравился Борнмут. Я никогда прежде здесь не бывала — мы переехали в Эбботс-Ньютон всего несколько месяцев назад.

— О да, Дорсет — прекрасное место. Я живу здесь уже почти три года, с того момента, как оставила работу в школе Святого Антония. Вышла на пенсию.

— Вы всю жизнь проработали в этой школе?

— Именно так. Впрочем, как и многие мои коллеги. Для тех, кто предпочитает спокойную жизнь, отличное место. За все годы моей работы там почти ничего не случилось — кроме, разумеется, истории с Ребеккой. — Она рассмеялась, коротко и печально. — Знаете, то, что она сотворила, для всех нас оказалось больше чем шоком. Ну просто как гром средь ясного неба.

— Могу себе представить.

Аннет вошла в гостиную с двумя чашками чая на подносе. Я взяла одну, поблагодарила.

— А сколько времени вы знали Ребекку?

— С тех пор, когда ее приняли в школу. Тогда ей было шесть лет. Нет, с самого начала я ее, конечно, не знала, она была обычным, ничем не примечательным ребенком. Но когда она перешла в третий класс, я стала ее классным руководителем. Ей тогда исполнилось девять лет.

Все, что на этот момент меня интересовало, сплелось в один простой и одновременно очень сложный вопрос:

— И какой она вам показалась?

Аннет вздохнула.

— Сейчас на это ответить невероятно трудно, учитывая ее нынешнюю репутацию; когда я думаю об этом, мне кажется, что я совершенно не разбираюсь в людях. Видите ли, эта девочка мне очень нравилась, и сейчас мне ее очень жаль. Она казалась таким милым добрым ребенком, умом не блистала, зато была крайне трудолюбива и добросовестна. Она словно боялась сделать что-нибудь плохо, что-нибудь не то. И еще она выглядела страшно одинокой. После первого месяца преподавания в их классе я пришла к заключению, что она самая одинокая девочка из всех, кого я когда-либо видела.

Ее слова меня поразили. Я не просто увидела то, что знала о Ребекке, под другим углом зрения, — нет, я увидела совершенно иную картину.

— Что вы хотите сказать?.. — Я даже шевельнуться боялась в ожидании ответа.

— Чтобы как следует во всем разобраться, вам прежде всего надо понять, что в те времена представлял собой Тисфорд. Сейчас это совершенно другой город, а тогда это был замкнутый мирок. Почти все дети из школы Святого Антония жили по соседству, знали семьи друг друга, а Ребекка росла совсем в других условиях, и в школе, понятно, оказалась для всех чужаком.