Майкл Грубер - Фальшивая Венера

Но после обеда меня вдруг осенило, что я мог выдумать ответы Розы. Я разозлился на себя за одно то, что мне пришел в голову подобный глупый план, и в таком настроении я ускользнул на кухню и разговорился с девушками и фрау Бинеке. Они были заняты, пекли пироги, и я без труда незаметно вытащил из ящика шестидюймовый кухонный нож и спрятал его в рукав. Нож был старый, с потемневшим лезвием и растрескавшейся деревянной рукояткой, так что пользовались им мало и, наверное, его не скоро хватятся. Но лезвие все равно острое. Мне стало хорошо от сознания того, что у меня есть оружие. Я решил, что, если мне удастся установить, кто мои настоящие враги, я им воспользуюсь. Я проверил нож на своих запястьях, просто сделал царапины. Это был еще один возможный вариант, пришедший мне в голову.

Вечером мы ужинали вместе с его превосходительством злым волшебником, и нас попросили одеться соответствующим образом. Лотта нашла эту мысль замечательной — одеться к ужину. Я надел свой костюм, купленный в Венеции; Лотта достала восхитительное обтягивающее желтое платье с блестками. В торжественном обеденном зале она смотрелась великолепно среди хрусталя, полированного красного дерева и серебряных ведерок с шампанским, а Креббс улыбался в белом смокинге, словно рейхсмаршал Геринг, но только не такой жирный.

И ужин тоже славный, точнее, был бы славным, если бы я не выпил так много. Я начисто забыл, что выпивка вышибает человека из существования в настоящем, вот почему пьяные всегда распространяются о прошлом или дают обещания на будущее и вот почему в лечебных центрах всегда проповедуют, что надо жить сегодняшним днем. Так или иначе, мы как раз расправились с кабаном в красной капусте, Креббс и Лотта были погружены в беседу о том, что сейчас представлено на выставках в Нью-Йорке, Лотта рассказывала о Рудольфе Стингеле, [100] Стингел Рудольф — американский художник-концептуалист итальянского происхождения, известен также своими композициями из разных предметов. который, судя по всему, развешивал на стенах обломки пенопласта и рваные куски линолеума, заставляя людей забыть красоту и по-настоящему проникнуться тем, что все вокруг полное дерьмо, и у него сейчас была персональная выставка в музее Уитни, и тут Лотта повернулась к Креббсу и отчетливо произнесла что-то о моей персональной выставке в Уитни.

Креббс любезно выслушал ее, а у меня застыла кровь в жилах, и затем Лотта посмотрела мне в глаза с неуверенной полуулыбкой и сказала:

— Выставка была замечательная.

Да, моя Лотта.

Прежде чем меня смогли остановить, я вскочил с места и выбежал из обеденного зала, пронесся до конца коридора, заскочил в кабинет Креббса и запер за собой дверь. Я принялся искать сам не знаю что, какие-нибудь доказательства, какой-то физический предмет, который можно было бы использовать, чтобы защитить мои воспоминания о своей жизни, жизни нищего художника-неудачника, и — забавно, не так ли? — когда я вел эту жизнь, я ее ненавидел, но теперь, оглядываясь назад, я приходил к выводу, что это самое драгоценное на свете; как мы любим то, что принимаем за свою истинную сущность. И так сильно я не хотел быть преуспевающим автором всех тех сексуальных тефлоновых обнаженных красавиц, что я усердно искал такие доказательства. Должен признаться, искал довольно грубо; кажется, я сломал там несколько милых вещиц. Кое-где мне пришлось воспользоваться ножом.

В замке заскрежетал ключ, и я выскочил в стеклянные двери, обежал дом и вернулся внутрь через дверь кухни. Там на стене висел телефон, и я схватил трубку и набрал номер своей сестры, номер ее организации, должен же там быть кто-нибудь, кто примет срочное сообщение, передаст его ей в Африку, пожалуйста, твой брат не знает, кто он такой, ты можешь ему это сказать? Но я услышал только: «Номер, по которому вы позвонили, отключен. Пожалуйста, перезвоните». Однако времени перезвонить у меня не было, потому что преследователи уже вбежали за мной в дом, и я помчался вверх по черной лестнице. Мне нужно было найти Розу, потому что теперь она оставалась единственной, потому что, может быть, Шарли я тоже придумал. Если я смогу добраться до Розы и снова задать ей несколько вопросов, все будет хорошо.

Роза стояла в коридоре с розовым одеялом в руках. Я упал перед ней на колени.

— Рози! Почему ты не в кроватке?

— Я испугалась, папа. Я услышала крики.

И действительно, внизу кричали по-немецки. Послышался громкий топот.

— Все хорошо, Роза, — сказал я. — Послушай, я сейчас уложу тебя в кроватку, но сначала я снова хочу сыграть в ту игру, ладно? Только скажи мне, где я живу и где живешь ты, и я уложу тебя в кроватку, расскажу сказку, и все будет хорошо.

— Я не хочу, папа. Мне страшно.

— Ну же, Рози, где живет папа?

Я понимал, что поступаю неправильно, это все равно что вынюхать дозу кокаина стоимостью тысяча долларов всего за одну неделю, но так я тоже делал. Я думал, что мне любой ценой необходимо прямо сейчас услышать ответ на этот вопрос, в противном случае я умру.

Могу представить себе, какое у меня в тот момент было лицо, потому что в глазах Розы я видел ужас. Она начала всхлипывать. Я схватил ее за плечи и встряхнул.

— Говори же, черт побери!

Роза заплакала, и у меня за спиной послышался крик Лотты, да и кто бы не закричал, увидев маньяка, схватившего маленькую девочку и размахивающего ножом? А затем чья-то рука обхватила меня за шею и отдернула назад, нож отлетел в сторону, и Франко вместе с одним из славян повалил меня, вопящего, на пол, после чего появился Креббс, спустил мне штаны и вколол что-то такое, от чего мой мозг выключился.

Я пришел в себя в маленькой белой комнате, привязанный мягкими ремнями к больничной койке, во рту пергаментная сухость, отвратительный привкус старых газет. Я что-то прохрипел, и меня услышали, потому что появилась медсестра (или кто-то, выдающий себя за медсестру), пощупала мой пульс и дала стакан воды и соломинку, чтобы можно было пить лежа. Она произнесла что-то ласковое по-немецки, и вскоре после этого в поле зрения появился бодрый молодой мужчина. На нем был белый халат и модные очки с двойными линзами в черной оправе, и он сказал, что его фамилия Шлик и он психиатр, занимающийся мной.

Я сказал:

— Мир представляет весь набор существующих фактов.

Шлик недоуменно заморгал, затем улыбнулся.

— Ах да, Витгенштейн. Вы изучали его работы?

— Нет, — признался я. — Просто всплыла одна фраза.

— Ага! Ну да ладно. Мистер Уилмот, вы знаете, где находитесь?

— В больнице?

— Да, это небольшая больница недалеко от Ингольштадта, и вы в психиатрическом отделении. Вы знаете, почему вы здесь?

— Я сошел с ума?

Шлик снова улыбнулся.