Фрэнк Грубер - Монахи-молчальники

РОМАН

BROTHERS OF SILENCE

Письмо с французской почтовой маркой было адресовано Чарльзу Танкреду через его издателей в Нью-Йорке. Содержание его оказалось кратким и неопределенным:

«Если вы тот самый человек, который помнит ночь с «братьями-молчальниками», пожалуйста, черканите пару слов по адресу: Л’Эстранжу, Дьепп, Франция, до востребования».

Танкред был тот самый человек, который помнил ночь с «братьями-молчальниками». Это случилось в конце июня 1944 года в глубине Нормандии. Батальон Танкреда был разбит в пух и прах, уцелевшие искали убежища, где только могли.

Танкред нашел его в монастыре траппистов — уединенном месте вдали от основных дорог, где жили двенадцать мужчин, удалившихся от мира, затворившихся до конца своих дней в древних стенах из кирпича и камня. Они работали, молились, некоторые, дав обет, годами не произносили ни слова.

Лишь один из них говорил с Танкредом — аббат, предоставивший ему еду и соломенный тюфяк в тусклой келье.

Утром Танкред покинул монастырь.

Древние стены почернели от огня, но кое-где в них появились новые камни, зацементированные под старину. «Братья-молчальники» все еще обитали здесь. Танкред постучал в дверь железным молоточком, но никто так и не вышел. Тогда он обогнул ветхие стены и в винограднике наткнулся на двух братьев. Один из них оказался отцом Селестином, тем самым аббатом, который предоставил ему убежище семнадцать лет назад, а другой брат сразу же отошел от них и продолжил работу.

Отец Селестин откинул капюшон с лица, покрытого морщинами и блестевшего от пота после тяжкого труда.

— Вы не помните меня? — обратился к нему Танкред. — Я провел здесь ночь в 1944-м. Вы предоставили мне пищу и кров.

— За что вы и отплатили нам.

— В моих молитвах — да.

— Я не могу сомневаться в людских словах, — сказал аббат. — На это есть право лишь у Господа. Поэтому, если вы говорите, что молились за нас, значит, так оно и есть.

Тон, каким старик произнес эти слова, встревожил Танкреда. Он пустился в объяснения:

— Если бы вы не приютили меня в ту ночь, я, возможно, попал бы в плен. Или даже хуже. — Он выдержал паузу. — Когда я покидал вас тем утром, поблизости оказался немецкий патруль. Он побывал здесь?

— Да, побывал.

— За войну вас посетило немало немецких патрулей, — продолжил Танкред. — Но вы помните именно этот и помните меня. Должно быть, что-то необычное связано для вас с этими двумя инцидентами, коли они остались в вашей памяти?

Глаза аббата была устремлены на что-то позади Танкреда. На монастырь. Танкред произнес:

— Вижу, монастырь ремонтировали.

— Мудрость Господа непостижима. Не нам вопрошать Его. Да, боши нагрянули тем утром, а когда ушли, восемь братьев были мертвы. Меня тоже оставили умирать.

— Этого я не знал! — воскликнул Танкред.

— Им было ведомо, что мы укрыли американского офицера, — продолжил аббат ровным тоном. — Они произвели обыск, а когда его не нашли… расстреляли нас.

— Всех вас?

— Всех, кто оказался здесь. Те, кто были на полях, спаслись.

— И сколько же осталось в живых?

— Двое. Двое и я.

— Вы запнулись на цифре. Что, не совсем уверены?

— Могу я спросить, почему вы вновь явились сюда? — в свою очередь задал вопрос аббат.

Танкред достал бумажник и извлек из него письмо, полученное им в Нью-Йорке. Аббат взял письмо, вопросительно взглянул на Танкреда и, когда тот кивнул, вынул записку из конверта. Внимательно ее прочел, но поднял глаза на Танкреда не сразу.

— Вы появились тут из-за этого?

— В Англии только что вышла моя книга. Издатели попросили меня приехать, чтобы помочь им в ее распространении. Я как раз собрался ехать, как пришло это письмо… Да, тут я появился из-за него.

— Ваша книга о вашем участии в войне? — поинтересовался отец Селестин.

— Нет. Это роман, основанный на римской истории. Называется «Привет, Цезарь!».

— «Привет, Цезарь!»? — Глаза аббата, казалось, стали еще более непроницаемыми. — А этот… этот человек, который написал письмо… вы виделись с ним?

Танкред покачал головой:

— Я послал ответ на то письмо, но больше не получал никаких известий… Подумал, возможно, вы и есть тот самый, кто прислал мне письмо?

— Кто — я?

— Понимаете, оно адресовано мне. Но никто из братьев не знал моего имени. Даже не припомню, назвался ли я вам. Во всяком случае, вы единственный, с кем я разговаривал, пока находился в монастыре. — Танкред смешался. — Правда, в келье со мной был еще какой-то брат. Он мог взглянуть на мою «собачью бирку».

— «Собачью бирку»?

Танкред расстегнул рубашку и продемонстрировал алюминиевую идентификационную табличку, которую носил вот уже много лет.

— У всех американских солдат есть такие.

Отец Селестин вытер пот со лба грубым рукавом своей хламиды.

— Подождите.

Танкред наблюдал, как он проследовал в глубь виноградника, где поговорил с монахом, подрезавшим лозу. Через мгновение монах удалился, а аббат вернулся к Танкреду:

— Я послал за братом Кристофером. Лишь он и брат Луи остались тогда вместе со мной в живых. Брат Луи преставился два года назад.

— Пожелает ли брат Кристофер говорить?

— Мы не принимаем обета молчания. Хотя получается так, что только аббат общается с мирянами, но братья могут разговаривать, если сами того пожелают. Но обычно они воздерживаются от бесед.

Несколькими секундами позже перед ними остановился грузный монах в сандалиях.

— Брат Кристофер, — произнес отец Селестин, — когда много лет назад в тот памятный день боши нагрянули на монастырь, ты работал в поле. Я никогда не спрашивал тебя, были ли с тобою брат Амбросий и брат Луи, и сейчас не спрашиваю, но, если желаешь ответить, даю тебе мое разрешение на это.

Брат Кристофер посмотрел на Танкреда, и тот понял, что монах его вспомнил, несмотря на краткость их встречи семнадцать лет назад. Однако разговаривать брат Кристофер не пожелал.

— Разве брат Амбросий не сбежал? — мягко спросил аббат.

Глаза монаха дважды моргнули. Аббат кивнул, а брат Кристофер побрел прочь.

— Когда я оправился от ран, — сообщил отец Селестин, — то молился на могилах погибших братьев. Могилы брата Амбросия среди них не было.

— Это тот самый монах, который оказался со мной в келье?

Аббат кивнул:

— Он был самым молодым в моей пастве. На то, чтобы обрести себя, уходят многие годы. Молодые часто испытывают ужас перед смертью.