Джозеф Кэнон - Хороший немец

— Брат. Я и не знал. А что еще? Я хочу знать о тебе все.

— Чтобы ты смог определиться? — улыбнулась она, полная решимости не унывать. — Слишком поздно. Экземпляр ты получил. Это как в универмаге «Вертхайм» — купленный товар возврату не подлежит.

— В «Вертхайме» никогда такого не было.

— Нет? Так будет. — Она перегнулась через борт и плеснула на него водой.

— Хорошо, хорошо. Я не хочу ничего возвращать.

Она откинулась спиной на нос лодки, подобрала юбку до бедер и вытянула белые ноги на солнце.

— Ты сегодня прекрасно выглядишь.

— Правда? Тогда давай не возвращаться. Будем жить здесь, на воде.

— Смотри не обгори.

— А я не боюсь. Это полезно.

Ветер стих, лодка едва двигалась — неподвижная, как сам берег. Они легли, подставив лица солнцу, закрыли глаза и говорили в воздух.

— Какой она будет, как ты думаешь? — спросила она, лениво произнося слова в такт спокойным шлепкам волны о борт.

— Что?

— Наша жизнь.

— Почему женщины всегда задают этот вопрос? О том, что будет дальше.

— И многие тебе его задавали?

— Все без исключения.

— Может, стоит разработать план. Что ты им говоришь?

— Что я не знаю.

Она опустила руку в воду.

— Так это твой ответ? Я не знаю?

— Нет. Я знаю.

Она немного помолчала, потом села.

— Я хочу поплавать.

— Нет, не здесь.

— Почему? Жарко же.

— Ты не знаешь, что тут в воде.

— Думаешь, я боюсь рыб? — Она встала, держась за мачту, чтобы не раскачивать лодку.

— Не рыб, — сказал он. Тел. — Здесь грязно. Ты можешь заболеть.

— Уф, — сказала она, отмахиваясь от его предостережений, затем запустила руки под платье, чтобы снять трусики. — Знаешь, во время налетов так оно и было. Иногда по ночам боишься всего. А иногда — ничего. Безо всякой на то причины. Просто знаешь, что ничего не случится. И ничего не происходило.

Она разделась. Стянула платье через голову и, не опуская рук, потянулась — все тело белое, кроме треугольничка волос между ног. Бесстыдница.

— Ну у тебя и лицо, — сказал она, подсмеиваясь. — Не беспокойся. Глотать не буду.

— Не надо, Лина. Здесь небезопасно.

— А, ничего страшного. — Она отшвырнула платье в сторону. — Смотри, цыган, — сказала она, отводя руки. И оглянулась. — Держи лодку, — решительно сказала она. — Ты же не хочешь, чтобы она перевернулась. — И, легко прыгнув, вошла головой в воду, окатив брызгами закачавшуюся ей вслед шлюпку.

Перегнувшись через борт, Джейк наблюдал, как она скользит под водой, плавно разводя руки в стороны, посылая себя вперед Волосы струились сзади, достигая округлостей ее бедер. Вольный росчерк белой плоти, такой изящный, что он засомневался, не придумал ли он ее, идеал. Но она, вынырнув, фыркнула и засмеялась, вполне реальная.

— Ты похожа на русалку, — сказал он.

— С плавниками, — сказала она, ловко перевернулась на спину, выставила пальцы ног и похлопала ими по воде. — Вода прекрасная, как шелковая. Давай сюда.

— Я лучше посмотрю.

Изогнувшись спиной, она круто ушла вниз и сделала под водой полный круг, как бы рисуясь. Вынырнув, замерла на поверхности воды, закрыв глаза. Кожа поблескивала на солнце. Он посмотрел на берег. Их отнесло к груневальдскому берегу. Он мог разглядеть полоску пляжа, на которой они стояли в тот день, когда их прихватил дождь. Она тогда замкнулась, не желая даже целоваться, а пока ехали через лес, вся дрожала. Потом танцевала под граммофон, желая вернуться к жизни. Он вспомнил, как она осторожно спускалась по лестнице в туфлях Лиз. А сейчас плещется, как дельфин, на ярком солнце, совсем другая — девушка, прыгающая с лодки. Счастливые карты.

Она подплыла и схватилась за борт.

— Накупалась? — спросил он.

— Еще минутку. Так освежает. Нам когда надо возвращаться?

— Когда захотим. Я не хочу переезжать, пока не стемнеет.

— Как воры. В каком районе квартира?

— Пока не знаю.

— Мне нужно сказать профессору Брандту. А то он не будет знать, где я.

— Я не хочу ему сообщать. Они следят за его домом.

— Из-за Эмиля?

— Из-за тебя.

— О, — сказала она и, держась за борт, окунулась с головой.

— Я попрошу, чтобы его навещали, не беспокойся.

— Просто он там один. У него никого не осталось.

— Эмиля точно не осталось. Он сказал, что отец умер.

— Умер? Почему он так сказал?

Джейк пожал плечами.

— Умер, вероятно, для него. Не знаю. Он сказал так, когда его допрашивали в Крансберге.

— Чтобы они его не беспокоили. Не арестовали его. Гестапо так и делало — забирало семьи.

— Союзники — не гестапо.

Она посмотрела на него.

— Тебе не понять. Когда так думаешь… — Она отвернулась к воде. — Он сказал, что я тоже умерла?

— Нет, он хотел найти тебя. В том-то вся и беда. С этого все и началось.

— Тогда почему не позволить ему? И не покончить с этим? Я не хочу прятаться.

— Тебя не только он ищет.

Она быстро на него взглянула, на лице мелькнула озабоченность, затем повернула лицо к солнцу и оттолкнулась от лодки.

— Лина…

— Я не слышу тебя, — сказала она, уплывая от него длинными гребками. Он смотрел, как она удаляется к яхт-клубу, превращаясь в точку, затем развернулась обратно к лодке и замерла на спине на тихой поверхности озера. С Талли, очевидно, произошло то же самое. Правда, та ночь была достаточно ветреной, чтобы гнать волну, уносившую тело.

В лодку она забиралась дольше, чем ныряла. Сначала неуклюже подтянулась, потом перекинула одну ногу через борт, чтобы не опрокинуть шлюпку. Оказавшись в лодке, она отряхнулась, отжала волосы и снова легла на спину, чтобы обсохнуть на солнце.

После этого они просто отдались на волю волн, мягко покачиваясь в лодке, как Моисей в своей корзинке. Шлюпка снова развернулась, теперь в сторону Пфауенинзель, где Геббельс устраивал свой Олимпийский прием. Сейчас там света нет, половина деревьев исчезла, тоскливый вид острова-кладбища. Сюда, очевидно, прибивало трупы вперемешку с остальным мусором, что медленно покачивался на волнах, как тело Талли в Цецилиенхофе, которое плавало кругами, пока его наконец не выловили там, где ему не следовало быть.

Джейк почувствовал капли на лице. Дождя нет. Это Лина, проснувшись, брызнула на него водой.

— Пора возвращаться. Ветра почти нет — это займет некоторое время.

Она уже сидела, успев надеть платье, пока он размышлял про себя.

— Течение сделает свое дело, — сказал он лениво, не открывая глаз. — Оно вынесет нас прямо к клубу.

— Нет, в другую сторону.

Он повел пальцами.

— География простая. Северная сторона Альп, реки текут на север. С южной — на юг. Нам ничего не надо делать.

— В Берлине надо. Хафель течет на юг, затем делает поворот. Посмотри любую карту.

Но на картах была только голубая полоска в левом углу.