Виктор Каннинг - Дерево дракона

Руки ее вернулись в прежнее положение, потом она снова подняла их, чтобы пригладить волосы, и легким движением поправила края белого шелкового бюстгальтера. Он много раз видел, как женщины делают это, но сейчас был поражен и не мог отвести глаз от ее шеи. Такого с ним никогда не случалось, еще никогда в жизни острое, непреодолимое желание не сражало его наповал так неожиданно, без предупреждения.

– Так вы любите поговорить о политике? – спросила она.

– Иногда. Только мне кажется, нам трудно прийти к единому мнению относительно Кирении… – Он не сводил с нее глаз.

– Все аргументы мне давно уже известны, – сказала она. – Все это я слышала уже много раз. – Она слегка склонила голову набок.

Если бы еще десять минут назад, подумал Джон, его спросили, какие у нее глаза, он бы ответил, что карие. Он всегда замечал подобные вещи – обручальные кольца или тоненькие морщинки… Но эти глаза…, они совсем не карие, и он видел их по-настоящему впервые. Светло-светло карие, даже золотистые, с зеленоватым оттенком… Он должен немедленно встать и уйти, потому что не может позволить, чтобы подобные чувства вторгались в его жизнь вот так, без предупреждения.

– Я тоже, – проговорил он.

– За эти годы я много раз слышала все это от Хадида. Его устами говорила сама Кирения… Большие государства вынуждены отступать перед малыми народами. Франция, Англия, Соединенные Штаты объединились, у них есть Организация Объединенных Наций, и они прут напролом. А маленькие народы не связаны цепью, они могут бегать без привязи, тявкать, громко лаять и даже кусаться, и тогда большие вынуждены потихоньку уступать, давая им то, что они хотят. Это обычная политика всех стран, только что вступивших на путь самоопределения. Я часто слышала эти слова и верю в них. Да, верю…

Она снова легла, вытянув руки, и Джон понял, что сейчас она думает о себе и о собственной усталости, а он для нее почти не существует. Но она-то существовала для него вполне. реально: и эти длинные, стройные ноги, и гладкая, прохладная упругость влажного от морской воды живота, и эти проступающие сквозь кожу голубые жилки, и все ее тело, такое податливое, женственное, загорелое, и в то же время нежно-белое, и спутанные блестящие темные волосы, рассыпавшиеся по черной застывшей лаве, когда-то очень давно сошедшей со склонов Ла-Кальдеры.

– Я вижу, вы хорошо запомнили эти слова, – проговорил он.

Ему вдруг пришло в голову, что, несмотря на то, что многое связывало ее и Хадида в прошлом, сейчас, насколько он мог догадываться, между ними не осталось ничего, что принято называть отношениями между мужчиной и женщиной. Джон усмехнулся при этой мысли. Как мужчина он не понимал, как можно при виде такой женщины не испытывать того внезапного, жгучего возбуждения плоти, какое испытывал он. «Моя задница, похоже, вросла в песок, – подумал он, – иначе я бы давно встал и ушел, покончив с этим раз и навсегда». Но он продолжал сидеть, словно действительно прирос к месту, и наблюдал, как она без всякого кокетства, изогнув ногу, пальцами ворошила черный песок, в сущности, почти не замечая его присутствия.

– Я сама уже давно превратилась в память.

Она села и, окинув его пристальным взглядом, вдруг впервые за все время разговора улыбнулась, словно снова ощутила его присутствие, потом сказала:

– Как странно, что мне так легко разговаривать с вами. Правда, иногда я снова начинаю ненавидеть вас…, ненавидеть из-за всей этой… – Она махнула рукой в сторону моря, потом по направлению к Форт-Себастьяну. И, нисколько не думая о том, что еще вчера она едва терпела его, а уже сегодня ведет непринужденную беседу, а завтра, быть может, снова будет ненавидеть, он ощутил сладкую дрожь в губах, представив, как прижимается ими к гладким белым впадинкам ее подмышек.

Господи, уж не тепловой ли удар его хватил? Он зачерпнул горсть песка, медленно пропуская его сквозь пальцы, и несколько черных песчинок упали на белый шелк ее купальника. Эта невидимая связь его руки с ее телом снова вызвала у него легкий приступ удушья, сменившегося внезапным приливом гнева на самого себя и на собственную глупость.

Жмурясь от солнца, Мэрион смотрела на искрящееся море.

Трудная все-таки работа у этого майора Ричмонда, думала она.

Где– то глубоко внутри она чувствовала к нему симпатию. Наверное, он ненавидит свои обязанности. Об этом нетрудно догадаться. С ними со всеми он всегда вежлив и держится официально. Даже трудно вообразить, каков он на самом деле.

Какой он бывает, например, когда выпьет лишнего за обедом?

Или в театре с женщиной…, или с женщиной в постели… Наверное, нежный, ласковый. Ведь бывает же он когда-нибудь раскрепощенным, естественным? Ну конечно, бывает. Она закрыла глаза и вдруг представила себя с ним где-нибудь на средиземноморском пляже, представила, как они купаются, загорают, смеются, а за спиной у них слышен веселый звон льда в бокалах. Как много она упустила в жизни!… Танцы…

Она любила танцевать. А как ей хотелось целиком отдаться музыке, или лодырничать где-нибудь на веранде, изредка поливая цветы, или войти в комнату в новом вечернем платье и чтобы навстречу ей поднялся мужчина, и его сияющая, восхищенная улыбка была бы для нее лучшим комплиментом…

Боже, какой же грязной и противной сделали ее жизнь политика и все эти национальные интересы! Господи, подумала она, охваченная внезапным порывом страсти, если бы ты мог дать мне другую жизнь, четырехкомнатную виллу и любящего мужа, это было бы настоящим раем…

Тень заслонила солнце – над ними стоял полковник Моци.

Сейчас он был похож на ныряльщика за жемчугом – мокрое, гладкое тело с гибкой талией и красный треугольник плавок.

– Что, решили составить нам компанию, майор?

Джон покачал головой и поднялся. Мысли, одолевавшие его еще минуту назад, улетучились.

– Майор любит купаться рано утром. Я наблюдала за ним с галереи. Он любит, чтобы пляж принадлежал ему одному. Это так похоже на англичан. Они не желают делить пляж с кем бы то ни было.

Она широко улыбнулась, сверкнув белоснежными зубами. Но эти нежные, влажные губы больше уже не вызывали у Джона трепетного ощущения. Его страстные мысли улетучились словно облако.

– Вода сегодня прекрасная, – заметил полковник, но слова эти не означали ровным счетом ничего. Он не сводил глаз с Джона и чувствовал, что тот испытывает неловкость. От его взгляда не ускользнуло едва заметное подрагивание жилки, отчаянно пульсирующей на виске майора. Моци перевел взгляд на Мэрион, но та сидела, низко опустив голову и перебирая пальцами песок… Полковник повернулся и громко крикнул: «Абу!»

Из тени прибрежных скал вышел слуга с полотенцем в руках.