Виктор Каннинг - Дерево дракона

А на «Дануне», стоявшем на якоре у берегов Моры, старшина Гроган и Эндрюс, закрывшись в лазарете, коротали время за бутылью местного вина, которую Эндрюс принес с берега. Оба уже порядком захмелели и теперь молчали. Эндрюс лежал, развалившись на кушетке для осмотра больных, а Гроган сидел на стуле, уперевшись локтями в колени и лениво зажав папиросу в желтых, прокуренных пальцах.

Осушив очередной стакан, Эндрюс потянулся к табурету, на котором стояла бутыль.

– В-вот интересно! Чем больше пьешь эту гадость, тем противнее она становится. Как скипидар. – Эндрюс с трудом проговаривал слова, что ужасно нравилось Грогану. Он любил слушать эту спотыкающуюся бессвязицу своего приятеля, когда они вместе сходили на берег в увольнительную. Миляга Эндрюс! Он еще так молод, и его быстро забирает. И какие же они дураки, что пьют прямо здесь, на борту! А с другой стороны, какого черта?… Нельзя же все время жить по уставу.

Гроган затянулся, выдохнул облачко дыма и, глядя на Эндрюса, сказал:

– Я бы сейчас не отказался от хорошей кружечки «Гинесса», темного, как ножка мулатки.

– А сверху, – прибавил Эндрюс, уже не раз слышавший все это, – чтоб была целая шапка пены, как кружева на трусиках у портовой девчонки. Ты вообще-то можешь думать о чем-нибудь еще, кроме выпивки и своей старушки?

– Для кого старушка, а для кого и миссис Гроган.

– Ладно, ладно, понял! А я рад, что не женат. Мне еще этой головной боли не хватало.

– Какой головной боли?

– Да такой. Э-эх, где сейчас, интересно, шляется моя девчонка?

– Миссис Гроган не шляется. Ты это прекрасно знаешь. Ей некогда заниматься глупостями. Она сейчас настилает новый линолеум в ванной. Храни ее Господь, мою хозяюшку.

– Да, храни ее Господь, – согласился Эндрюс. – Везет тебе, что имеешь такое сокровище.

– Это как?

– Сокровище – это жена, которая не шляется.

– А-а, вот оно что! А я-то уж было, грешным делом, хотел сбросить тебя с этой койки.

– Если я приму еще стаканчик этой мерзости, я, пожалуй, и сам с нее свалюсь. А хочешь, скажу тебе одну вещь?

– Ну давай выкладывай, что там у тебя. Только выбирай слова покороче, чтоб язык не заплетался.

– Нет, лучше, наверное, не буду. Боюсь. Я тебе не доверяю.

Знаешь, когда нажрешься этой дряни, то это даже лучше, чем обезболивание. Честное слово, можешь мне сейчас хоть ногу отрезать, я даже не почувствую.

Гроган подозрительно посмотрел на Эндрюса. Ишь ты, как натрескался парень, а он и не заметил. Но дело не только в этом.

Гроган знал Эндрюса как облупленного. Они вместе бороздили океан от Портсмута до Порт-Карлоса, выпили, наверное, целое море пива, рома, вина и виски, и он отлично знал, когда Эндрюса что-то томило и он жаждал выложить свою тайну.

– Это все равно как йога, – продолжал Эндрюс, глядя неподвижным взглядом перед собой. – Просто возносишься над собственным телом. Смотри, вон он я, там наверху. Парю в воздухе будто чайка.

– Ну ладно, давай спускайся на землю и расскажи, что там у тебя такое, что ты боишься мне доверить.

– Помнишь мою девчонку из Порт-Карлоса?

– А-а, эта… «вшивый домик», что ли? Не смеши меня!

– Нет, ты послушай!

– Только не вздумай мне рассказывать, что она, как ты говоришь, сокровище.

– Нет, она, конечно, не сокровище, зато любого мужика может разложить и разделать как треску. Так вот у нее есть сестра.

– Ну уж нет, спасибо.

– Да я не об этом. Тебе никто и не предлагает. Просто ее сестра работает в губернаторской резиденции.

– Ну и что? Там много кто работает. Знаешь, сколько там прислуги?

– Так-то оно так. Только она-то работает там горничной.

Кстати, шикарно смотрится в своем передничке. А горничная она не у кого-нибудь, а у миссис Берроуз.

– У жены нашего старика?

– Вот именно! Скажи, ты никогда не догадывался, что у них там не все в порядке?

Гроган заерзал на стуле. Их старик это их старик, и как бы он ни любил Эндрюса, он ни за что не станет распускать язык и судачить о нем.

– Прикуси язык, Энди, – сказал он. Он всегда говорил эту фразу, когда им все-таки случалось повздорить.

– Хорошо, я заткнусь. Я-то, между прочим, колесил по морям со стариком не меньше твоего.

Какое-то время оба молчали, и Гроган в который раз за вечер подумал о своей жене, оставшейся в Портсмуте. Слава Богу, у него нет таких проблем. Потом он вспомнил, что они с Эндрюсом уже дрались, когда напивались в Неаполе, в Дурбане, да и в других местах, потом снова подумал о старике и его жене, и сказал:

– Ну и что та девчонка?

– Она приносит утренний чай. И ей прекрасно известно, как выглядит постель, когда в ней спят двое. И потом, она не раз видела, как этот тип потихоньку уходит от миссис Берроуз по утрам. Как она может так поступать со стариком?! Так противно все это, что даже блевать хочется!

– А этот… Кто он? Уж не Грейсон ли часом?

– Он самый. Надо бы подкараулить его как-нибудь вечерком да отделать хорошенько. Никто ничего не узнает.

– Вряд ли это поможет. – Гроган нахмурил брови и поднялся со стула.

– Думаешь, старику все известно?

– Откуда мне знать? Только заруби себе на носу… – Гроган так любил и уважал своего капитана, что сейчас был просто в бешенстве. – Если ты вякнешь кому-нибудь…, хоть слово…

– Да за кого ты меня принимаешь? Я, чтоб и тебе-то рассказать, и то два дня думал. Знаешь, я не доверяю сестре моей девчонки. Она не любит Грейсона и миссис Берроуз и целиком на стороне капитана. Так вот я подумал: а вдруг ей придет в голову как-то сообщить ему? Какое-нибудь анонимное письмо или что-нибудь вроде того. Я обещал размозжить башку им обеим, если они только… – Он глотнул вина и тяжело вздохнул. – Как думаешь, может, все-таки стоит проверить? Или не надо?

– Не знаю. Не хочу даже думать об этом.

– Тогда сядь, и давай еще выпьем. – Эндрюс торжественно поднял стакан. – За тех, кто в море!… А знаешь, здесь, оказывается, есть очень симпатичный бар. Прямо за церковью. Сегодня обнаружил. Я там познакомился с одним забавным малым. У него очень смешная правая рука. Знаешь, как интересно, она у него вывернута вправо, и он все время держит ее ладонью вверх, будто ждет, чтобы ему туда чего-нибудь положили. Это у него с рожденья. С точки зрения анатомии… – Он произнес это слово медленно, нараспев. – Очень интересный случай. – Он замолчал и некоторое время смотрел в потолок, потом вдруг сказал:

– Клянусь, я знаю, что бы сделал с этим ублюдком Грейсоном. Не могу смириться, чтобы у нашего старика…

– Заткнись! – с силой выдохнул Гроган.

Мэрион лежала в постели и не могла уснуть. За стеной время от времени слышались шаги часового, вышагивающего по каменным плитам галереи. Здесь, в крепости, ее окружают соотечественники, которых еще совсем недавно она училась воспринимать не иначе как врагов. Она делала это ради Хадида. А когда начинаешь думать о людях как о своих врагах, они теряют в твоих глазах отличительные признаки и становятся всего лишь символами. В течение многих лет она почти не имела контактов с англичанами и почти все это время находилась в обществе Хадида и Моци. Она хорошо усвоила образ мыслей арабов и турок и даже иногда ловила себя на мысли, что думает, как полагается уроженке Востока – столь же фанатично и жестоко, как родной народ Хадида. Но как получилось, что она стала такой? Конечно же из-за любви к Хадиду… И когда она любила его, это было нетрудно. Ведь, выходя за него замуж, она была всего лишь молоденькой, глупой продавщицей, и все, что умела тогда, это любить и быть преданной. С течением времени она не могла не подпасть под его влияние и очень изменилась. Первые несколько лет совсем не замечала в нем честолюбия и стремления посвятить себя высшему долгу. Они просто наслаждались жизнью, друг другом, и все это время она училась. Позже, когда он начал посвящать ее в свои дела и мысли, она открыла для себя другого Хадида, и любовь ее только усилилась. Она беспрекословно исполняла все его просьбы и была на седьмом небе от счастья, что имеет такого мужа…