Пол Сассман - Пол Сассман Исчезнувший оазис

— Откроем еще один киоск с торли.

— Должны же мы что-то с этого получить.

Площадь тряхнуло от очередного удара. Близнецы ненадолго задумались, затем дружно кивнули и затрусили к храму, болтая о золоте, торли и том, что неплохо бы запихнуть всех фанатов «Замалека» в тот стеклянный ящик и посмотреть, как они будут жариться.

— Что, черт возьми, произошло? — пролепетала Фрея, когда они выбежали за ворота и понеслись по тесной поляне к лестнице.

— Я им объяснил, что болею за «Красных Дьяволов».

— Что?!

— Это долгая песня. Если вернемся в Каир, я их обязательно разыщу, заставлю ответить за то, что они сделали с Мажди в музее, но сейчас надо поскорее отсюда убраться. Давай!

Они понеслись по ступенькам, перепрыгивая через две зараз; а когда спуск закончился, побежали между деревьев, то и дело спотыкаясь о выбоины мостовой и торчащие края плит. Сзади с пугающей равномерностью неслись удары, похожие на стук сердца, от которых содрогался весь оазис — словно сами горы дрожали от этих звуков.

— Ты что-то говорил про крокодила… — напомнила запыхавшаяся Фрея, которая по-прежнему старалась не отставать. — И про змею.

— В текстах сказано про два проклятия, — ответил Флин, перепрыгивая через толстенный корень, проросший между плит мостовой. — «Да сокрушит лиходеев пасть Себека, и да поглотит утроба змея Апопа».

— И что это значит?

— Понятия не имею. Догоняй!

Ущелье сужалось. Вдоль аллеи с обеих сторон замелькали обелиски и сфинксы. «Пульс» Бен-бена бился часто и неумолимо, и все остальные звуки стихли: смолкли галдевшие прежде птицы, исчезло стрекотание и жужжание насекомых. Внезапно опустевшая долина словно вымерла, только пара стервятников по-прежнему кружила в вышине. Не только Фрея, но и Флин обратил на это внимание: он перешел на шаг, потом вдруг застыл, оглядел горы, деревья и помчался еще быстрее. Казалось, исчезновение живности напугало его чуть ли не больше грохота Бен-бена.

— Похоже, люди Молли тоже исчезли, — крикнула Фрея вдогонку. Она всю дорогу озиралась по сторонам и не заметила в подлеске ни одного темного силуэта, которые то и дело встречала по дороге наверх. В девушке поселилась надежда, что им удастся незаметно проникнуть в туннель и выбраться из оазиса.

— Они, наверное, все…

Броди встал как вкопанный. Слева от него вздымалась огромная финиковая пальма, справа — гранитная рука статуи, а между ними, посреди мощеной дороги, стоял наемник в бронежилете и камуфляжных штанах, заправленных в ботинки. Он целился точно в них из пистолета-пулемета «Хеклер и Кох». Из-за пальмы показался его напарник, тоже при оружии. Флин безмолвно взял Фрею за руку, и в тот же миг долина снова вздрогнула.

Молли Кирнан с детства любила салюты — каждый год, в День независимости, вся ее семья любовалась искрящимися цветными брызгами в ночном небе маленького городка Норт-Платт, что в Небраске. Повзрослев, Молли видела фейерверки побольше и по-масштабнее (особенно впечатляли те, что устраивали в Египте у пирамид, в честь празднования Дня нации), но ни один не шел в сравнение со зрелищем внутри стеклянной камеры.

Каждый гулкий, тяжелый удар Бен-бена сопровождался ослепительной вспышкой. За последние двадцать минут удары участились, и вспышки делались все ярче и интенсивнее. Спустя некоторое время Медоуз настоял, чтобы все надели антирадиационные очки, несмотря на экранированное свинцом стекло камеры. Камень стал порождать цветовые эффекты — сначала в виде слабых, едва заметных, мерцающих точек красного, синего, серебристого и зеленого цветов, которые вспыхивали и мгновенно гасли в темной толще глыбы. По мере того как удары учащались, игра цвета становилась все интереснее и продолжительнее. Точки превратились всполохи, а те — в вихри, и, наконец, весь камень запылал сияющим радужным калейдоскопом, а с его поверхности заструилась, как пар, густая аура насыщенного золотого цвета.

— Какая красота! — воскликнула Кирнан, хлопая от восторга в ладоши. — Боже, ничего прекраснее в жизни не видела! Что скажете? Разве я не права? Что может с этим сравниться?

Никто ей не ответил — все безмолвно наблюдали происходящее за стеклом. Принтеры и динамики молчали — электроника давно выгорела.

— Нам ничего не грозит? — снова и снова спрашивал Гиргис. Вид у него стал зловещим, как никогда: в блестящей резиновой маске-очках, тонкогубый, с зализанными волосами, он еще больше походил на рептилию. — Вы уверены, что стекло выдержит? Я не хочу кончить, как он!

Это относилось к Усману, точнее, к его останкам. Каждая вспышка света сжигала труп слой за слоем, обдирая. как луковицу, пока он не превратился в выбеленный скелету основания Бен-бена. Как ни странно, вперемешку с костями лежали целехонькие туфли, очки, носки и остальная одежда.

— Мы в полной безопасности, мистер Гиргис, — заверил Медоуз. — Еще раз повторяю: стекло непроницаемо. Все, что происходит внутри зоны наблюдения, там и останется. Ничто вредоносное сюда не проникнет.

Однако по мере того, как реакция внутри камня набирала обороты, даже доктор Медоуз засомневался в своих заверениях. Он нервно расхаживал взад-вперед, скреб лысину и тревожно перешептывался с коллегами, которые открыто задавались вопросом, к чему все идет, и готовы были признать, что недооценили явление, с которым столкнулись.

Одна Кирнан продолжала восторгаться фейерверком. Она стояла у самой стенки куба, сияла и хлопала в ладоши, как школьница, то и дело трогая стекло пальцем — словно затем, чтобы убедить себя в реальности происходящего.

— Смотри, Чарли! — шептала она. — Ты только взгляни! Это все для тебя, моя радость! Все эти годы ты придавал мне сил, придавал веры! А теперь… Господи Иисусе на небесах, ты только посмотри! Вот это диво! Вот это красота!

До того ее заворожили таинственные звуки и игра света за стеклом, что она поначалу не расслышала, как ее окликнул трескучий голос с американским акцентом. Только когда Медоуз вручил ей рацию, брошенную рядом с аппаратурой, Кирнан неохотно отвлеклась от наблюдения за камнем. Она поднесла прибор к уху, выслушала собеседника и мельком взглянула на Гиргиса. За-тем с кратким «прикончить их» отдала рацию Медоузу и вернулась к созерцанию Бен-бена, теребя крестик на шее.

— Трубите трубой на Сионе, — прошептала Кирнан, в то время как из рации сквозь треск статики донеслись два приглушенных выстрела. — И бейте тревогу на святой горе Моей; да трепещут все жители земли, ибо наступает день Господень!

Бывает, от потрясения с разумом творятся странные вещи; вот и Фрее на краткий, скомканный миг почудилось, что она умерла и испытывает какие-то потусторонние ощущения. И повлиял на нее даже не голос Кирнан, отдавший приказ об их истреблении, не грохот выстрелов и не звук падающих тел, а наступившая следом мертвенная тишина, точно жизнь остановила бег и все, что осталось, — это мгновенный снимок, отпечаток ее конца.