Аллан Фолсом - Изгнанник

Маликова, кажется, колебалась, изучающее глядя на него.

— Кому еще известно об этом диске? — наконец спросила она.

— О нем знали только мы с Мартеном.

— Уверены?

— Да.

— Копий нет?

— Насколько мне известно, ни одной.

— И где же этот диск?

— Идет мне по почте. Отправлен из Цюриха в пятницу.

— Как получите, сразу ко мне. В любое время суток. И самое главное: больше никому об этом ни слова. Ни одной живой душе.

Ирина Маликова пригвоздила Коваленко к стулу тяжелым взглядом, явно желая придать своему приказу дополнительный вес. Однако в следующее мгновение выражение ее лица стало мягче, и она даже улыбнулась:

— А теперь — живо домой! С семьей толком не виделись. Путешественник…

Давая понять, что разговор закончен, Маликова повернулась к компьютеру, чтобы вызвать на экран какое-то досье. Однако Коваленко еще не закончил.

— Разрешите вопрос, товарищ главный следователь, — тихо проговорил он. — Почему меня отстранили от расследования?

Ирина Маликова помедлила, но все же обернулась:

— По приказу сверху.

— От кого?

— Участие сотрудников МВД в расследованиях за пределами страны прекратить немедленно. Такая формулировка, товарищ инспектор. И никаких разъяснений.

Коваленко иронично улыбнулся:

— Какие разъяснения? Велика честь. — Он резко встал. — Что ж, и в самом деле пора к жене и детям. Соскучился. Я вас уведомлю, как только получу диск.

С этими словами Коваленко покинул кабинет и пошел по длинному коридору. Потом спустился на лифте на первый этаж и ткнул свое удостоверение в стекло, за которым сидел дежурный. Раздалось электронное жужжание, и дверь перед ним распахнулась.

Коваленко шагнул в серый московский день. Было холодно, шел мокрый снег. Точно такая же погода стояла, когда двое человек Мурзина увезли его с виллы «Энкрацер» и посадили на поезд до Цюриха. А Мартен остался разбираться с Александром Кабрерой в одиночку.

Только сейчас, выйдя из здания министерства и бредя по серым, грязным улицам зимней Москвы, он осознал, как больно ударила его эта весть. Николас Мартен мертв. Это казалось невозможным, но такова была правда. «Твой друг?» — спросила Татьяна, и он без раздумий ответил «да». Это тоже было правдой. Они были знакомы очень короткое время, но почему-то казалось, что Мартен ближе ему, чем многие, кого он знает не первый год. Совершенно некстати к горлу подступил ком.

— Такие вот дела, — горько произнес он вслух. — Такие дела… Жил человек — и нет его. А вместе с ним ушли все его заботы.

Манчестерский университет.

Среда, 22 января, 10.15

Вопреки воле Ребекки панихиду по ее брату все-таки устроили. Частная гражданская церемония была проведена в Доме Святого Петра, входящем в университетский комплекс на Оксфорд-роуд.

Шел холодный дождь. Под сенью раскрытых зонтиков, которые держали люди полковника Мурзина, Александр повел вверх по каменной лестнице Ребекку, баронессу и леди Клементину, прибывших к зданию на темно-сером «роллс-ройсе».

Помимо них на панихиде присутствовали лишь лорд Престбери, канцлер и вице-канцлер университета, несколько профессоров, у которых учился Николас, а также горстка его старых друзей. Речи длились чуть дольше двадцати минут. Люди встали, со скорбными лицами засвидетельствовали Ребекке почтение и глубочайшие соболезнования, а затем ушли. Мероприятие подошло к концу.

— Зря ты все-таки это устроил, — проговорила Ребекка, когда они уже ехали обратно в аэропорт.

Александр нежно взял ее за руку.

— Знаю, милая, знаю, как тебе сейчас трудно. Но лучше нам поставить точку в этом кошмаре. Пусть все как можно скорее останется позади. Иначе эта трагедия по-прежнему будет точить твою душу, лишь усиливая скорбь.

— Мой брат не умер. — Ребекка подняла взгляд на леди Клем, а затем перевела его на баронессу. — Ведь вы сами не верите в его смерть, не так ли?

— Прекрасно понимаю, что творится у тебя на сердце. — Затаив горе и боль внутри, леди Клем внешне проявляла мужество и в то же время сочувствие к близкой подруге. — Мне самой хотелось бы, чтобы все мы очнулись от этого кошмара и увидели, что все это неправда, что на самом деле ничего не случилось. Да только, боюсь, не получится. — Последние слова Клем произнесла с мягкой улыбкой.

— Увы, действительность расходится с нашими желаниями, — тем же спокойным тоном высказалась баронесса. — Надо смотреть правде в лицо. Жаль, но у нас нет иного выбора.

Ребекка выпрямилась, в ее глазах читалось упрямство:

— Правда заключается в том, что Николас не погиб. Можете говорить что угодно, но вы меня не переубедите. Однажды дверь откроется, и на пороге будет он. Вот увидите. Вы все увидите.

Баронесса наблюдала за Ребеккой, которая тихо сидела на противоположной стороне салона и что-то вдумчиво читала. Потом начала наблюдать за Александром, который стоял чуть поодаль в проходе между креслами, беседуя о чем-то с полковником Мурзиным. Наконец устремила взгляд в окно, на облака, которые рассекал пассажирский «Туполев», совершавший чартерный рейс. Несколько секунд спустя самолет преодолел фронт облачности, и можно было увидеть береговую линию Англии. Они летели над Северным морем на восток, в Москву.

После разговора в машине, когда она твердо заявила, что не верит в гибель брата, Ребекка в основном молчала. И Александр рассудительно решил оставить ее в покое. Месяцы психотерапии принесли свои плоды: она не просто выздоровела, но и окрепла духом, стала на редкость независимой. Баронесса ощутила это чуть раньше, когда они на пути в аэропорт высадили леди Клементину у ее университетского офиса. Несмотря на дождь, Ребекка вышла из машины, чтобы крепко обнять ее на прощание.

При виде этой сцены в душе шевельнулась тревога, а то и дурное предчувствие. Слишком уж тесные отношения связывали двух девушек. Как бы это не обернулось в будущем проблемами для нее или Александра. Но баронесса отмахнулась от этой мысли. Вздор, нервы… Лучше о таком не думать.

Внизу по серому морю бежали белые барашки. Вдали виднелся берег Дании. Скоро и эта страна будет позади. А за ней — южная оконечность Швеции. Мысль о земле, на которой она выросла, вызвала множество воспоминаний. И баронесса пустилась в долгое обратное путешествие по дороге памяти.

Этот путь вел из прошлого, с того места, где баронессе было девятнадцать лет. После смерти матери она уехала из Стокгольма в Париж, чтобы учиться в Сорбонне. Именно там она повстречала Питера Китнера, и между ними вспыхнула безумная, страстная любовь. Это чувство было столь естественно, столь поглощало обоих физически и эмоционально, что даже неполный час разлуки воспринимался как пытка. Их любовь не была похожа ни на одну другую. Оба считали ее даром судьбы, пребывая в полной уверенности, что она будет длиться вечно. Поэтому влюбленные поверяли друг другу тайны, тщательно хранимые от остального мира.