Луи Байяр - Черная башня

Я просыпаюсь, но образы Сен-Клу все еще со мной. Взяв со столика у постели горящую свечу, я разгоняю окутавший комнату мрак. Вижу в дверном проеме, словно в раме, темную фигуру.

Человек поднимает свою собственную свечу. Теперь, в сиянии двух огней, я могу хорошо его разглядеть. Значит, это все-таки не сон. Гербо, собственной персоной.

Интересный момент: если бы вы спросили меня чуть раньше, как выглядит Гербо, я бы, скорее всего, не нашелся с ответом. При этом загадочным образом его черты отпечатались у меня в подсознании. Челюсть героя, переходящая в раздвоенный подбородок. Нос боксера (по крайней мере, дважды сломанный) и глаза сатира, слишком широко расставленные, чтобы не вселять острого беспокойства: кажется, они смотрят на вас под всеми возможными углами одновременно.

Одна вещь забылась со времен Сен-Клу: комплекция Гербо. Кажется, чтобы вместить его, дверному проему приходится раздвинуться.

— Вставай, — произносит он.

Сделать это оказывается не так просто. От шампанского мозги у меня превратились в труху.

— Можно… можно мне одеться?

— Брюки, — рычит он. — Тебе хватит.

Я двигаюсь медленно, но не из тонкого расчета, а чтобы успокоить бьющееся сердце. На пару секунд мой взгляд задерживается на окне. Пауза прерывается невозмутимой репликой Гербо:

— Я бы на твоем месте не стал. Прыгать придется с четвертого этажа. Лучше пошли, разбудим твоего дружка.

— Но я пришел один.

— Ясное дело.

Он хватает меня за загривок и легким движением швыряет так, что я лечу по коридору и приземляюсь в нескольких шагах от двери Шарля.

— Быстро за ним, — приказывает Гербо.

Все дальнейшие действия я совершаю по чистому наитию. Одной рукой поворачиваю ручку двери. Другой же… Выхватив из руки Гербо подсвечник, я с размаху обрушиваю его на лицо бандита. Тот ревет от боли, подсвечник со стуком прыгает по полу, Гербо, пошатываясь, надвигается на меня. Я растворяю дверь, врываюсь внутрь и захлопываю ее за собой.

— Шарль!

По мере того как мои глаза привыкают к темноте, я начинаю различать очертания его фигуры. Он там же, где я его оставил — на кровати. Спит и ровно дышит.

Гербо тем временем достаточно оклемался, чтобы начать биться в дверь. Он бросается на нее снова и снова, я же всем телом наваливаюсь на дверь со своей стороны. Кажется, будто дверь съеживается между нами, ветшает и стареет на глазах.

— Шарль! Ради бога, проснись!

Ища упор, я натыкаюсь ногой на белый фарфоровый кувшин. Быстро наклонившись, хватаю кувшин и с размаху выплескиваю его содержимое на Шарля. Комната мгновенно наполняется едким запахом. Шарль подскакивает в постели.

— Я описался? — растерянно произносит он.

— Ничего. Послушай, сейчас… — Я сам удивляюсь, как спокойно звучит мой голос. — Сейчас надо, чтобы ты кое-что сделал. Встань и передвинь трюмо вот сюда. Сможешь?

Он еще менее дееспособен после выпитого, чем я, но, не переставая стонать, все-таки пододвигает трюмо к двери. После этого мы совместными усилиями подпираем им дверь.

— Теперь дави на дверь что есть силы. Можешь?

— Вот так?

— Еще сильнее. Дави!

Он наваливается на дверь — и с изумлением обнаруживает, что она оказывает сопротивление.

— Там кто-то есть.

— Ты прав, с той стороны человек. Мы с ним играем в игру. Если мы не позволим ему войти в комнату, то, — несколько секунд я лихорадочно соображаю, — он угостит нас завтраком.

Лицо Шарля затуманивается, как от приступа тошноты.

— Не рано ли для завтрака?

— Не отвлекайся, дави на дверь.

И он давит. Даже после того, как дверь, не выдержав бешеного натиска Гербо, расщепилась, он упорно сопротивляется. Его кряхтение слышно даже от окна, к которому я метнулся. Я взываю к ночи:

— Помогите!

Никакого ответа, не считая эха, скачущего по сточным канавам и кучам мусора.

Затем я различаю, что по стене подо мной, как по шпалере, сухой лозой вьются, изгибаются сотнями колен старые водосточные трубы.

— Кажется… мы проиграем, — выдыхает Шарль.

— Продержись еще несколько секунд!

Словно в лихорадке, я отодвигаю кровать от стены и подтаскиваю ее к трюмо.

— Отлично, — шепчу я. — На счет «три» бежим к окну. Раз… два…

Трюмо поддалось, но кровать держится. Пока.

— В этом самое веселье, — говорю я. — Будем лезть вниз…

— Вниз?

— Да, таковы правила игры. Первый, кто коснется ногой земли, получает приз.

— Ну, не знаю…

Позади нас дверь проламывается еще в одном месте.

— Я полезу первым, — объявляю я. — Ты за мной…

— Нет, не надо!

Не колеблясь больше ни секунды, он ставит ногу на первое колено трубы, пробует его на прочность и опускается ниже. Тремя секундами позже Шарль исчезает из поля зрения.

Я следую за ним. Путь освещается лишь тонким месяцем, ноги у меня неповоротливые, руки занемели. Глаза словно кто-то сдавил пальцами. Бросив взгляд в окно, я вижу там свечу Гербо. Вновь зажженная, она описывает круги в темноте.

Я набираю полную грудь воздуха. Осторожно опускаю ногу, и удивительным образом оказывается, что ее поджидает следующее колено трубы.

Меж тем я утратил всякое представление о местонахождении Шарля. Я почти готов поверить, что, кроме меня, в мире никого нет, пока моя нога не попадает в странную нишу, явно не являющуюся частью архитектурного замысла. В ответ раздается пронзительный визг, что-то вцепляется мне в обе ноги, а потом начинает ползти по ним вверх.

Океан крыс, красноглазых от злости. Они суетятся у меня в волосах, визжат, вцепляются в руки и ноги. Со стоном я их отдираю, но тут же появляются новые: с шелковой шерстью, скрежеща зубами. И пока я перепрыгиваю с трубы на трубу, они следуют за мной, как бесчисленные укоры совести.

Наверное, последний отрезок пути я преодолеваю прыжками, но чувствую себя при этом так, словно еду на крысах, как можно ехать на волне. Вместе с ними я приземляюсь на мостовую и некоторое время лежу, оглушенный и изнуренный.

Встаю. За спиной у меня кто-то тихо стонет.

— Ну и ну… — Шарль сидит, прижимая колени к подбородку. — О боже… крысы… Господи боже…

— Забудь, — успокаиваю я его. — Они ушли.

В переулке ни звука, ни ветерка. Я различаю во мраке косматого пса, груду рыбьих костей, воняющую мусорную кучу и, на некотором расстоянии, отблеск янтарного света.

После чего, откуда ни возьмись, между светом и нами вырастает фигура.

— Прошу прощения, месье! — восклицает Шарль. — Не могли бы вы…

— Вот вы где. — Это Гербо.

Тон его лишен всякого намека на вежливость.