Эмиль Асадов - Золотой Крюк

— Да у нас в Таллинне все выпивают, когда хотят! Холодно же! — уговаривал Витек, но Марина посмотрела строго, и он сдался.

Теперь они сидели перед Бородянским, который нервно барабанил пальцами по столу и силился решить двуединую задачу: объяснить, почему надобность в супербетоне резко отпала, и, следовательно, услуги эстонцев больше не требуются; заодно сообщить, что пока они могут продолжать работу; и при этом сохранить строгое выражение лица, соответствующее его главенствующему положению во всем этом проекте. Сделать это было непросто, оттого Лев Семенович и нервничал, что вообще-то случалось с ним крайне редко.

— Я не вполне понимать, что вы нам говорить, — сообщил господин Жальгирис после того, как они выслушали сообщение Бородянского: — То есть, что значит, вы хотите получить "Мосармпром" взад?

— Не в зад, а назад, — поправил приятеля Чеботарев, мрачный, как туча.

— То и значит — завод будет приватизирован. То есть не надо его разрушать и пускать на бетон, как мы думали раньше.

— И все-таки я не понять. Наша фирм подписать с вашим трест договор. Мы вложить денег в строительство цехов, мы подкупили станки, мы платить рабочий класс. Чтобы покрыть убытки, мы должны продать супербетон…

— Не надо продавать никакой бетон. А убытки — ну что ж, это бизнес, бывает…

— Это у вас бывает, а у нас убывает! — начал кипятиться Чеботарев. — У нас партнеры, которые со дня на день ждут первых поставок! Мы будем вынуждены платить крупные компенсации, вы понимаете?

— Грабеж, — резюмировал господин Жальгирис, — мы не согласны делать вас, как вы хотеть. Мы будем делать вас, как нам удобней. Поэтому мы выпустим наш бетон.

— Я обращусь в суд, — не очень уверенно предупредил Лев Семенович.

— И вы проиграете, потому что все наши работы велись только после получения от вас же соответствующих разрешений и подписей, так как юридически мы являемся вашими подрядчиками. — парировал Чеботарев.

Бородянскому захотелось разорвать наглеца на мелкие кусочки, кожу принести домой, чтобы повесить на стену в качестве наглядного пособия, а мясо отдать Елене и вечером отведать вкусного борща. Но он понимал, что лучше пока сдерживать эмоции.

— Зачем же так нервно реагировать, Сергей Степанович… Разумеется, все ваши потери должны быть компенсированы. Равно как и… приватизационные паи, которые, насколько мне известно, скупает ваш "Золотой Крюк".

— Вы хорошо осведомлены, Лев Семенович — неужели тоже стали нашим вкладчиком? — съязвил Чеботарев.

— Да нет, своих доходов хватает… Поговорим серьезно: ситуация изменилась. Мне нужен этот завод. Вы потратились на строительство цехов? Посчитаем, сколько они стоят, вам будут выплачены эти деньги.

— Наши цеха стоят несколько меньше, чем наши эстонские друзья перечисляли в ваш трест. Причину этого тоже хотелось бы выяснить.

— Вам ли, старому хозяйственнику, не понимать? Неосвоенные суммы, только и всего. Их немного — тысяч двести, я полагаю, и их вам, конечно, вернут.

— А баобабы из Бурунди? Саженцы что, на слонах везут, к нам они до сих пор не поступили!

— Так поступят! В Бурунди вообще народ крайне неторопливый, живет своей размеренной жизнью, раз в месяц очередного вождя свергает — им до наших проблем дела нет… И микроавтобусы привезут закупленные, и сборно-разборную сауну для трудового коллектива.

— С солярием, за полмиллиона долларов.

— Ее самую. Правда, позднее, вы этого уже не увидите. Так что не стоит беспокоиться. Вы же понимаете, если я захочу, спокойной работы у вас все равно не будет — понравится вам каждую мою подпись по месяцу в приемной ожидать?

— Мы привлечем прессу…

— И я привлеку. Сейчас демократия, прессы на всех хватит. Она вообще любит все, что связано с финансовыми пирамидами. Начнут печатать фотографии бабушек, рыдающих над сгинувшими сбережениями.

— Таких у нас нет.

— Найдем. Я за пять минут целый батальон соберу. Дам каждой по праздничному набору — пачка вермишели, носовой платок и открытка со склада "Роспечати" — они мне за это так рыдать будут, что ваш таллинно-хельсинский мост затопит.

— Весьма цинично, — заметил Чеботарев.

— Зато действенно.

— Мы подадим документы на приватизацию.

— Без моей подписи хоть весь комитет озолотите снизу доверху. А даже если у вас это пройдет — я сделаю еще проще, чем суд. Я просто расскажу одному моему знакомому Александру Сергеевичу, как вы хотите его кинуть.

— Пушкину? — недоуменно уточнил Витас.

— Нет, другому, но тоже хорошо рисует… Вот господин Чеботарев, я думаю, знает, о ком это я…

— Почему мы не иметь права иметь свой завод? Вы мне, Марина, это не говорить! — вдруг вскричал господин Жальгирис. — В этом нет есть логика!

— Вы, уважаемый, издалека приехали, потому и не понимаете, — по-отечески мягко успокоил его Бородянский. — У нас логика своя. "Умом Россию не понять…" — читали когда-нибудь? Рекомендую.

Повисла пауза. Бородянский и Чеботарев обменялись взглядами, полными неприязни. Потом Сергей Степанович тихо произнес:

— Это произвол.

Бородянский даже рассмеялся, откидываясь на спинку кресла и потягиваясь. Он чувствовал, что стоит еще немного нажать, и противник будет сломлен. Ему не впервой было вести сложные переговоры, и метод был прост: довести конкурента до понимания неотвратимости собственного поражения, а потом предложить выход из тяжелого положения. Такой, конечно, чтобы он был выгоден самому Бородянскому. Все равно тонущий хватается даже за соломинку, и только потом смотрит, с какими целями и кем она была протянута.

— Да полноте вам… Я ведь не зверь, правда? Несмотря на то, что произошло между нами, я все-таки не собираюсь лишать вас возможности нормально существовать… Более того: для приватизации мне все равно придется прикупить ваучеры. Так почему бы вам не продать мне свои? Вы вернете свои деньги — ну, как минимум часть денег, потому что я задорого не возьму, крупный опт все же. Не скрою, мне это тоже удобно — время поджимает.

— И на какую же сумму вы планируете приобрести ваучеры?

— Ну, это просто: их должно быть столько, чтобы хватило на 55 % акций предприятия. Еще 15 % останутся в собственности трудового коллектива, который передоверит их мне… В этом случае остальные 30 % пусть кто хочет покупает на денежном аукционе — мне без разницы. Не люблю без надобности кормить государство! Более того, — Бородянский незаметно покосился глазами в сторону Марины, — я даже примерно знаю, кто это сделает. И точно знаю, что это не вы, многоуважаемый Сергей Степанович.

— А чего это вы так смотреть на уважаемую Марину? — грозно спросил господин Жальгирис. Но Бородянский ничего не сказал.

— Под ваучеры мы выдали сертификаты, в сумме эквивалентные 5,5 миллионам долларов, — сказал Чеботарев.