Джеффри Дивер - Адская кухня

— Эти слова высечены на памятнике Хосе Марти на Шестой авеню. В Центральном парке. Ты его никогда не видел?

— Нет.

— Ха! — презрительно усмехнулся Рамирес. — Как ты мог его пропустить? Он в высоту тридцать футов. Его лошадь стоит на двух ногах, а сам Марти взирает на Шестую авеню. А лицо у него какое-то странное, как будто он никому не доверяет.

— А кто такой этот Марти?

— Ты не знаешь?

Если не брать в счет фильмы по искусству, история в Голливуде ограничивается вестернами, не имеющими ничего общего с исторической правдой, и фильмами о войне.

— Хосе Марти воевал с испанцами, чтобы изгнать их с Кубы. Он был поэтом. Когда ему было пятнадцать или шестнадцать лет, его выслали из страны. Он объездил весь мир, сражаясь за независимость Кубы. Долгое время Марти жил здесь, в Нью-Йорке. Это был великий человек.

— А ты когда-нибудь возвращался на Кубу?

— Возвращался? Да я там никогда не бывал.

— Никогда? Ты шутишь.

— Не шучу. Зачем мне туда ехать? В Гаване транспортные пробки, трущобы и грязь, там есть las muchachas [63] девочки (исп.). и las cerveza. [64] пиво (исп.). Там есть hombres embalados в ganja. [65] люди, объединенные в банды (исп.). Сейчас, наверное, там есть и «крэк». Гавана стала совсем как Нью-Йорк. Когда мне хочется отдохнуть, я отправляюсь в Нассо, на Багамы, с красивой девочкой. И играю там в казино «Клуб Мед».

— Но ведь Куба — это твоя родина.

— Куба не моя родина, — строго поправил его Рамирес. — Она была родиной моего деда. А не моя… На складе, которым я время от времени пользуюсь, есть один тип… сеньор… — Рамирес растянул это слово, наполняя свой голос презрением. — Сеньор Буньелло. Этот viejo, он loco. [66] старик, он сумасшедший (исп.). Только посмотрите на него — он хочет, чтобы все обращались к нему «сеньор». «Я временно вынужден жить в Estados Unidos, [67] Соединенные Штаты (исп.). — говорит он. — Но сердцем я cubano. Меня выслали, и мне пришлось покинуть родину.» Знаешь, Пеллэм, если он еще раз это повторит, я дам ему в морду. Он твердит как заведенный: «Мы обязательно вернемся домой. Получим назад свои плантации сахарного тростника и снова станем богатыми. Los moyetos — ну, черные, будут на нас работать.» Puto. [68] педераст (исп.). Черт побери, мой отец думал только о том, как бы поскорее смыться оттуда.

— Твой отец, он был революционером?

— Mi padre? [69] мой отец (исп.). Нет. Он приехал сюда еще в пятьдесят четвертом. Знаешь, как тогда нас здесь называли? Латиноамериканцев, приехавших в Америку? Нас называли «летними людьми в зимней одежде». Отец покинул Кубу еще ребенком. Его родители поселились в Бронксе. Отец тоже был в банде.

— Ты хотел сказать, в клубе?

— В те времена банды были совсем другими. Когда парень попадал в новый район, ему приходилось сойтись в поединке с местным вожаком. Понимаешь, удары выше пояса — драться можно было только одними кулаками. До тех пор парень оставался никем. Так что пока fidelistos [70] кубинские революционеры, сторонники Фиделя Кастро (исп.). жгли плантации и расстреливали batistianos, [71] сторонники свергнутого кубинского диктатора Батисты (исп.). мой отец на Сто восемьдесят шестой улице в кругу таких же парней дрался со здоровенным puto. Ему тогда здорово досталось. Но после этого все отправились пить cerveza и ром. А отцу дали прозвище. Его прозвали «Manomuerto». [72] «Мертвая рука» (исп.). В этот день он доказал свою храбрость. Тогда это называлось: «показал свое сердце». Доказал su corazon. [73] свое сердце (исп.).

— Где сейчас твой отец?

— Пропал лет шесть-семь назад. Однажды утром ушел на работу, прислал домой моего брата Пири с конвертом, в котором лежала половина зарплаты, и попросил передать, что когда-нибудь позвонит. Но он так и не позвонил. — Гектор Рамирес громко рассмеялся. — Как знать, быть может, отец сейчас в Гаване.

У Пеллэма в голове копошилась стайка крошечных червячков. Странно, ведь он выпил не так уж и много — рюмок пять или шесть.

Ну хорошо, быть может, больше.

И, наверное, в этих маленьких тварях действительно есть что-то психоделическое.

Они углубились в мрачное сердце Адской кухни. Вдруг до Пеллэма дошло, что Рамирес что-то ему говорит.

— Что?

— Я спросил, какого хрена ты тут делаешь? Только начистоту.

— Какого хрена я тут делаю? Пью текилу с преступником.

— Эй, послушай, ты считаешь меня преступником? Думаешь, что у меня есть судимость?

— Мне рассказали, чем ты занимаешься.

Рамирес задумался.

— И кто же тебе это рассказал?

— Слухами улица полнится, — зловещим тоном пробормотал Пеллэм.

— Ты не ответил на мой вопрос. Что ты здесь делаешь?

— Ищу своего отца, — ответил Пеллэм, сам удивляясь своей откровенности.

— Ищешь своего отца? И где же он? Он здесь живет?

— Больше не живет. — Пеллэм обратил взгляд на север, где мерцало не меньше миллиона огоньков, ярких и не очень. Он забрал у Рамиреса бутылку. — Несколько лет назад я работал над одним фильмом. Он назывался «Сон в неглубокой могиле».

— Никогда о таком не слышал.

— Этот фильм был об одной женщине, которая возвращается домой и узнаёт, что ее отец, возможно, вовсе не ее отец. Сначала я только искал места для натурных съемок, но затем также переписал часть сценария.

— А мать этой женщины, она что, была путаной?

— Нет, просто завела связь на стороне. Ей было одиноко.

Забрав бутылку, Рамирес отпил большой глоток и кивнул, приглашая Пеллэма продолжать.

— Моя мать живет в противоположном конце штата. В маленьком городке, который называется Симмонс. Нет, ты о таком никогда не слышал. Я приехал ее навестить — это случилось два года назад, на Рождество.

— Ты купил ей подарок?

— Конечно, купил. Дай договорить.

— Очень хорошо, что ты не забываешь свою мать. Так держать, парень!

— Дай я закончу. Мы поехали на кладбище на могилу отца, как делаем всегда, когда я приезжаю к матери. — Еще один глоток. И еще. — Мы пришли на могилу, и мать расплакалась.

Они успели углубиться в Кухню и теперь шли по переулку, вымощенному вонючим от нечистот булыжником, который вел к базе Рамиреса.

— Вдруг мать говорит, что должна сделать одно признание, — продолжал Пеллэм. — Как оказалось, она думает, что мой отец мне вовсе не родной отец.

— Ого, вот так сюрприз, твою мать!

— Бенджамин — муж матери, человек, которого я считал своим отцом, — постоянно отсутствовал. Он все время был в разъездах. Они с матерью поругались по этому поводу. Бен снова уехал. Мать завела любовника. Потом они расстались. Бен вернулся домой. Они с матерью помирились. Она к этому времени уже была беременна, но не могла сказать, когда именно это произошло. Сам знаешь, как это бывает. Однако мать сильно сомневалась в том, что это был ребенок Бена. Она ломала голову над этим с тех самых пор, как Бен умер. Я хочу сказать над тем, говорить или не говорить мне. В конце концов мать не выдержала и во всем призналась.